– Мы не знали.
– Но вас бы привлекли к ответственности.
– Тогда лучше не говорите нам ничего, – попросил Дима. – Давайте последуем мудрому правилу боссов криминального мира.
– Теперь уже не важно. Вы и так слишком много видели. Я должен вам все рассказать, хотя бы затем, чтобы вы знали, о чем надо молчать.
– Значит, разговор останется между нами?
– Я пришел сюда в свой выходной. А вы как думаете? Я запрещаю вам упоминать слово лаборатория во время дачи показаний. Нас там не было. Любой намек на архив даст военной прокуратуре повод подозревать нас.
Антон кашлянул и попросил Костю принести ему стакан воды. Паренек охотно исполнил просьбу гостя. Сделав несколько глотков лейтенант устроился поудобнее и начал рассказ:
– Я разобрал максимальное количество фактов и сопоставил их с тем, о чем успел прочитать в делах Косматского и Самарина, а так же в других документах. – Лейтенант откашлялся и приступил. – Итак, что мы в теории имеем. 1934 год. В Москве проводят первую линию метро. В центре нашей истории двенадцать уральских шахтеров 3-ей забойной бригады Алексея Гришева. 25-го марта во время прокладки тоннеля под Дзержинской площадью их смена обнаружила в пластах карбонных глин странную окаменелость. Неизвестно, что случилось в той узкой штреке, и каким образом двенадцать шахтеров были в тот же день госпитализированы. Некоторое время ими занималась токсикологическая лаборатория при Всесоюзном институте биохимии. Непонятно, хотели они им помочь или надеялись получить формулы новых ядов. В 1937 году с началом Большого террора лаборатория была реорганизована, а ее члены смещены с должностей или расстреляны. Попытки вылечить шахтеров были прекращены. Очевидно, что зараза не передавалась воздушно-капельным путем и не была опасна для окружающих. Четыре года двенадцать человек содержались на севере Москвы в закрытом стационаре на краю Хлебниковского леса недалеко от деревни Беляниново. Осенью 1941 года туда были передислоцированы войска НКВД и организован оборонительный рубеж против идущих на Москву немцев. Шахтеров не могли поместить в общую городскую больницу или держать на станциях метро, служивших в то время бомбоубежищем, поэтому их заперли где-то в глубинах подземки. Думаю, импровизированной медицинской палатой мог послужить любой задел в неиспользуемом передаточном тоннеле. После войны их след обрывается на 24 года. Нет ничего удивительного в том, что за это время никто из них не умер.
В этот момент Костя приподнял руку, словно ученик на уроке, но Антон пригрозил ему пальцем.
– Я объясню это позднее. Итак, в 1965 году за дело взялись выбравшиеся из подполья генетики. Год спустя шахтеров уже изучали в засекреченном стационаре Института общей генетики, называя их «объектами». Судя по всему, если верить фотографиям, уже тогда они потеряли большую часть мышечной массы, превратившись в живые скелеты. Стационар, в котором находились подопытные, располагался на севере Москвы в некой лаборатории № 12, а затем переехал на восток, где министерство обороны предоставило им укрепленный бункер в районе правительственной ветки «Метро-2». Исследования проводились в Восточной лаборатории № 1. Шахтеров не пытались вылечить. Это были жестокие эксперименты, направленные на изучение их организма, который за долгие годы успел сильно измениться. Интерес военных к этим изысканиям мне до конца не понятен. Ясно одно, он был связан с выделением плазмы из крови испытуемых, благодаря которой появилась загадочная Сыворотка A71. В итоге испытания этой сыворотки послужили причиной гибели десяти шахтеров.
– А как же Виталий Косматский?
– Тише, – шикнул на паренька Антон. – Ты нарушаешь ход мыслей. На финальном этапе выделяются два «объекта» – Виталий Косматский и Роман Самарин. На этих несчастных сыворотка оказала противоположное действие. Они выжили, но на этом их мучения не закончились…
Антон отхлебнул глоток воды и достал фотографии. Наблюдая за реакцией мальчишек, он прижал снимки к груди и многозначительно кивнул.
– Теперь стоит сделать короткое отступление и рассказать о судьбе окаменелости. Вот он – ответ на все вопросы.
– И что же это было? – спросил Дима, переминаясь с ноги на ногу.
– Некий паразит. – Антон продемонстрировал им первую фотографию, на которой был изображен окаменевший цилиндр, напоминавший бутылку, завернутую в мятый полиэтиленовый пакет.
– Где вы ее откопали?
– Кто ищет, тот всегда найдет. После обнаружения уральскими шахтерами паразит, пылился в хранилище Палеозоологического института, принимавшего тогда образцы окаменевшей флоры и фауны, которые находили строители метро. В 1937 году он стал одним из экспонатов в экспозиции только что открывшегося Палеонтологического музея. В годы войны коллекцию окаменелостей перевезли в Алма-Ату. Неизвестно, что случилось потом, но после войны в 1944 году, когда экспонаты вернулись в Москву, он выглядел иначе. Думаю, кураторы новой выставки крайне удивились, когда вскрыли ящик и обнаружили в нем живой организм.
Антон показал им другую фотографию, на которой был тот самый паразит. Сначала Диме показалось, что это речной рак или лангуст, только без клешней. У него были четыре острые ножки по бокам и продолговатый овальный панцирь. Членистоногое лежало на ровной поверхности вровень с линейкой и в длину не превышало тридцати сантиметров. Единственной отличительной чертой организма от других ракообразных были длинные прозрачные усики вместо клешней.
– Они назвали его «Краулером»[17]. Есть много вариантов перевода этого слова с английского языка. Чаще оно связано с чем-то, что ползает или передвигается по земле.
– Невозможно! – поежился Дима, глядя на мерзкое создание. Ему надоело стоять, и он уселся на пол. – Камень есть камень. Он не может ожить.
– Я тоже так думал, пока не вспомнил о протоптере.
– О ком?
– В Африке существует уникальная рыба. В условиях сурового климата природа наделила ее способностью впадать в спячку. Раз в сезон засухи, когда озера и болота высыхаю, протоптер зарывается в грунт и наращивает слизистый кокон, предохраняющий его от зноя. Иногда подобная спячка может продолжаться в течение нескольких лет. В случае с «Краулером» это мог быть анабиоз и продолжался он свыше 300 млн. лет. То, что ученые приняли за камень, на самом деле было хитиновым коконом. Оболочкой, защищавшей носителя от хищников. В докладе появление этого организма относят к Палеозойской эре, предположительно к Пермскому или Каменноугольному периоду. По своей природе «Краулер» реликтовый организм. Это членистоногое, относится к распространенному некогда классу трилобитов, но есть некоторые отличия, придающие ему сходство с моллюсками и даже с кишечнополостными.
