Если не считать тех коварных видений, охвативших его во время сна. Я уже упоминал, что Лимптон и его жена не спали в одной постели? Каждому из них была предоставлена отдельная спальня, а Лимптон установил в своей комнате викторианскую кушетку с наполовину открытым балдахином (она сама по себе являлась ценным сокровищем) для таких случаев, когда он чувствовал склонность спать среди своих самых ценных вещей. Это была одна из таких ночей.
Несколько окон с высокими створками позволяли проникать под наклонные планки лунному свету; это была великолепная лунная ночь. Глаза Лимптона медленно открылись, когда часы пробили три, но его мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы вычислить три основных элемента несоответствия с этим слуховым наблюдением.
Во-первых, в доме вообще не было часов с курантами.
Во-вторых, осмотр его наручных часов показал, что было только четверть первого.
В-третьих, он слышал эти часы раньше...
- Это же...
Он приписал этому явлению самое прозаическое объяснение: отголоски неприятного сна. Он закрыл глаза, чтобы снова заснуть, однако...
С неожиданным треском в его уши как будто просочилась невыразимая, зловещая последовательность перезвонов, которые он слышал ранее у Брауна - точно так же, когда он услышал, как часы пробили три часа, хотя на самом деле было не три.
Эта оклеветанная дисгармоничная последовательность искажённых, похожих на колокольчик нот, эта кощунственная, неприятная для слуха композиция чёрной магии. В таком случае, для Лимптона было вполне разумно воскликнуть:
- Но это полное безумие!
Ибо никакое другое слово не могло быть правильно присвоено этой ситуации. Ужасная демоническая мелодия, казалось, следовала за ним, когда он выбегал из комнаты. Дважды за день он больше не мог выдержать такое, так противна, так отвратительна, так совершенно и невыразимо тошнотворна была эта чудовищная последовательность нот. Но как такое могло быть? Ему приснился этот звук? В его душе бушевали мысли и образы самой отвратительной природы: мысли о сатанинской похоти и образы пыток, которые могли свести к минимуму желудки Нерона, графа де Сада и Жиля де Рэ. Лимптону пришло в голову, что, если он не сможет стереть эти образы из своей памяти, он никогда больше не уснёт.
Но тут жуткая какофония сразу прекратилась. Лимптон прислонился к обшитой панелями стене в коридоре, приложив руку к сердцу. Он успокоился и попытался прикинуть, как этот непристойный, скручивающий желудок гармонический шум, который он услышал в тот день (от семифутовых напольных часов трёхсотлетней давности), мог быть здесь так точно продублирован?
- Ради всего святого! - произнёс Лимптон громко. - Так, так, паниковать не стоит - конечно, это был всего лишь сон...
Тем не менее, хотя пост-эффекты от этого «сна» пошли на убыль, он чувствовал себя нервным из-за всех наблюдений, которые меньше всего нравились ему одному в ночном коридоре: он чувствовал, что за ним шпионят глаза семейных портретов, украшающих стены. Фигуры в сгустившейся темноте наверняка смотрели на него, и не с каким-то приятным намерением; он подумал, что кто-то может стоять позади него, но когда он повернулся - естественно, никого не было.
Потребность справить нужду и короткая прогулка по холлу оказались бесполезными, чтобы рассеять его беспокойство.
- Давай избавимся от почечного сока, а? - сказал он, вспомнив детские идиомы.
Пока он был вовлечён в этот процесс, его взгляд повернулся влево.
Он смотрел в скромное окно, из которого открывался вид на дом Левенторпа - величественный особняк, построенный в традициях времён королевы Анны, хотя и вполовину не такой величественный, как жилище Лимптонов. Только одно освещённое окно притянуло его взгляд, а также...
Движение?
Он прищурился, поскольку выделение его «почечного сока» исчерпало себя, и - да! - движение действительно было в окне снаружи.
- Сам Левенторп, без сомнения, так же отливает всё, что выпил. Старый сварливый тролль! Что ж, готов поспорить на что угодно, что мой член вдвое больше его!
Однако следующий взгляд показал совершенно другую картину. Это был не Левенторп в окне напротив, это была дочь Левенторпа, которую, кстати, звали Джейн. Это захватывающее откровение пришло как раз перед тем, как Лимптон смог убрать свой причиндал обратно в нишу своего нижнего белья. И в одно мгновение - будете ли вы удивлены, услышав это? - он стал твёрдым, как рукоять гикориевого топора. Во всяком случае, он казался даже больше, чем раньше, когда он использовал его, чтобы пронзить и резать чресла Мэри, к её явному удовольствию.
Напротив чопорная, правильная и всегда величавая мисс Левенторп (конечно, читатель поймёт сарказм автора здесь) выставила свои обнажённые груди взору своего пристально смотрящего соседа, разминала их и щипала соски с некоторой неторопливостью.
Действительно прекрасное видение!
Хотя очевидно противоречивый компонент ещё не пришёл во внимание Лимптона: Джейн Левенторп демонстрировала верхнюю часть своего тела в маленьком окне примерно в пятидесяти метрах от него, но Лимптон видел её так, как если бы она находилась всего в пяти метрах, и он видел её с таким чётким уровнем детализации, как будто наблюдал за ней в телескоп с линзами довольно высокого качества.
Как я уже сказал, из-за физического отвлечения этот факт не получил должного внимания. Этот образ настолько возбудил нашего главного героя, что он сразу подумал о том, чтобы сбежать в комнату своей жены и побаловать её своим мужским достоинством - ах, но какие силы действительно здесь работали? Прежде чем он успел даже повернуться, чтобы уйти, мисс Левенторп приподнялась на каком-то предполагаемом предмете - или табурете, или ещё на чём-то, - и теперь нагло показывала свой «интимный участок» Лимптону, который, как она, очевидно, знала, наблюдает за ней. Использование печатных слов для передачи деталей этого сюжета вряд ли будет интересно для уважаемого читателя, поэтому я скажу только, что то, что увидел Лимптон, было достаточно сильнодействующим, чтобы не допустить, чтобы он убежал в комнату Мэри и позаботился о надлежащем освобождении своих желаний. Вместо этого он был оставлен во власти «здесь» и «сейчас», чтобы (милостивые зрители, я уверен, вы уже догадались) последовать примеру Онана из «Книги Бытия» и взять дело в свои руки.
Лимптон нелепо охал и стонал, поднимаясь на носки, и быстро качал рукой, осуществляя столь желанную трату своих чресл. Одна струя за другой вылетала из щели его члена, пачкая заштрихованные обои. Но удовлетворительная улыбка Лимптона превратилась в отталкивающую гримасу мгновением позже, когда до его ноздрей дошёл... запах настолько ядовитый, настолько резкий, словно летящий кирпич столкнулся с его лицом.
«Во имя Неба и Земли, что это такое?» - подумал он, задыхаясь.
Сказать, что это необъяснимое зловоние было в сто раз хуже, чем запах слизи на дне мусорного бака или мясной консервной банки, оставленной на солнце, совершенно не соответствует подходящей аналогии. Просто я скажу, помимо этой безуспешной попытки, что зловоние не подлежит дальнейшему описанию.
Ошеломлённый, Лимптон включил ночник, чтобы определить источник запаха, заподозрив что-то в унитазе; однако быстрая проверка показала, что он ошибался. Затем его взгляд был направлен на обильные струйки спермы, которые он выпустил на стену, и...
«Теперь это выглядит как ром!»
Эти струйки не были из спермы; они были черноватого, коричневатого, болезненного цвета, и Лимптону не нужно было сильно наклоняться, чтобы определить источник зловония.
После этого его сильно вырвало в унитаз, после чего он почувствовал себя немного лучше в физическом смысле, но намного хуже в смысле не физическом. В самом деле, когда струи черноватых, коричневатых, тошнотворных, ужасно пахнущих помоев вылетают из пениса в момент оргазма, можно было бы разумно заподозрить зарождающуюся неисправность репродуктивного тракта.
«Бьюсь об заклад, эта шлюха, дочь Брауна, заразила меня сифилисом!» - бушевал он.
