— Ну, Бог мой! Не надо так шутить! Как скромные зрители! Я все еще пражский студент, как и вы! Ну, и как вам моя лачуга? Красиво, верно? Неплохо я устроился? Факс, как я выгляжу? Все в порядке?
— Все в порядке, милостивый господин! — с достоинством подтвердил старый слуга. И верно, к облику Балдуина не мог бы придраться и самый взыскательный знаток моды. На нем был голубой фрак с широкими фалдами, полузастегнутый на груди, и облегающие брюки-кюлоты с шелковыми чулками. Великолепная булавка с большим изумрудом, обрамленным маленькими брильянтами, блестела на его галстуке; изящные кружевные манжеты ниспадали на белые, холеные кисти рук, украшенные сверкающими кольцами.
Четыре благородных коня в роскошной сбруе подвезли к порталу особняка карету Балдуина. Факс отворил дверцу. Заврел, фон Даль и Балдуин забрались внутрь. Форейтор вскочил на левого коня передней пары, лакей занял место возле кучера, а Факс поместился на запятках. Так Балдуин отправился на бал к наместнику...
Когда они подъехали к Карлову мосту, им пришлось замедлить движение из-за большого потока экипажей. У подножия статуи Яна Непомука стояла Лидушка. Она, как обычно, подходила к приостанавливающимся каретам со своей корзинкой, но испугалась, увидев в роскошном экипаже знакомые лица студентов и среди них Балдуина. А он достал из жилетного кармана пару золотых и бросил ей в корзинку. Эта милость явно не обрадовала цыганку. Она смотрела вслед тронувшейся карете наполовину печально, наполовину — с вызовом... И пошла следом. У конца моста с головы старого Факса ветер сорвал бархатную шляпу. Он крикнул кучеру, и карета приостановилась. Факс торопливо спрыгнул и стал бегать меж каретами, колясками и почтовыми возками, ища свою потерю, — к немалой потехе трех друзей. Лидушка воспользовалась этой заминкой. Она подбежала к карете и ловко вспрыгнула на запятки. Кучер, почувствовав сзади толчок от прыжка, не стал оглядываться и тронул коней с места. В уличной суете он так и не расслышал жалобных призывов Факса. Элегантная карета стремительно покатилась вперед.
Перед замком «Бельведер» толчея карет вновь заставила придержать коней; гостей к господину наместнику было приглашено много. Лидушка держалась смело. Ее одолевало любопытство, ей хотелось видеть, что будет делать в этот вечер ее друг, так внезапно взлетевший на неимоверные высоты...
Наконец, когда карета остановилась перед въездом в замок, Лидушка соскочила и смешалась с толпой, которая с любопытством теснилась у ворот, вытягивая шеи, чтобы разглядеть, как проходят к украшенному розами крыльцу под большим балдахином знатные дамы, увешанные орденами вельможи и высокопоставленные офицеры.
Когда трое молодых господ вышли через боковую дверь в приемный зал, они увидели наместника среди его знатнейших гостей; он как раз беседовал со старым графом Шварценбергом. А подле них стояла графиня Маргит в длинном белом шелковом платье со шлейфом; волосы ее были убраны в высокую прическу, темные локоны обрамляли лицо, а чистый лоб охватывала драгоценная диадема. В этой же группе со скучающим видом стоял ее кузен и жених барон фон Вальдис-Шварценберг, как всегда — в безупречном наряде.
Господа, которые были удостоены приглашения на праздник, почти все принадлежали к большому свету и были давно знакомы друг с другом; иногда то в одном, то в другом кружке мелькали лица, известные всей Европе со времен Венского конгресса. В таком обществе наши три студента вначале чувствовали себя неуютно; но вскоре природная непосредственность помогла им увереннее двигаться по паркетному залу, все меньше стесняясь «превосходительств» и придворных дам. К тому же Балдуин, о неожиданном сказочном богатстве которого судачили уже и в высшем свете Праги, сам вызывал интерес и откровенное любопытство. Дамы обменивались улыбками, замечая его, и сама госпожа наместница, рассматривая его в окаймленный бриллиантами лорнет, заметила вслух: «Очаровательный юноша!»
Она позволила ему тут же представиться ей, приветливо поговорила с ним, пригласила его открыть в паре с нею первый менуэт, с которого должен был начинаться после ужина бал. Это, конечно, было для него большой честью; он почтительно поклонился и поцеловал руку пожилой дамы. Во время ужина он был в отличном настроении, остроумно болтал со своей соседкой и отдал должное шампанскому, которое разносили лакеи, — может быть, даже чересчур. И часто его взгляд устремлялся к нежной, волшебно красивой графине Маргит, сидевшей подле своего жениха за соседним столом. Казалось, ему не хватает терпенья дождаться начала бала, который даст возможность оказаться рядом с нею.
Но существовало одно нелепое и более чем неловкое и неуместное обстоятельство, которое угрожало испортить общее благоприятное впечатление о Балдуине и его внешности уже в самом начале первого менуэта. Об руку со старой наместницей, которая с благожелательной улыбкой позволила ему повести себя в круг, он зашагал по залитому сиянием хрустальных люстр бальному залу. Уже послышались первые звонкие, скачущие такты мелодии Моцарта...
Но напротив боковой двери в задней стене зала было встроено огромное зеркало — от пола до потолка — в котором, разумеется, отражалось все танцующее общество. Вошедшему показалось бы, что за стеной открывается еще один зал, заполненный множеством людей.
Маргит находилась в веренице танцующих пар всего в нескольких шагах от Балдуина; она танцевала с пожилым камергером. Уже издали она заметила в зеркале себя, партнера и окружающих и, улыбаясь, искала глазами Балдуина. Балдуин, болтая с наместницей, разглядел отражение Маргит.
Он видел ее беглые, ищущие оглядки на зеркало, и понял, что она не находит его отражения. Это лишило студента самообладания, или, возможно, сказалось шампанское, но только он вдруг резко качнулся. Он выпустил руку наместницы, поскользнулся и почти упал. Правда, тут же выровнялся, быстро выдавил извинение, но сразу же, ощупав ногу, поморщился и прохромал до дивана у стены — вне прямой досягаемости зеркала...
Ничего особенного не случилось; маленькое происшествие привлекло внимание лишь танцевавших поблизости и не имело никаких последствий, кроме усмешек некоторых господ и хихиканья дам. Несколько кавалеров окружили пожилую даму, кто-то подошел к Балдуину, который смущенно извинялся. Пустяки, о, сущие пустяки! Чтобы успокоить озабоченную наместницу, он встал и слегка прошелся по залу. Вот только танцевать сегодня, видимо, не придется, вздохнул он. Добрая наместница утешала его и сама присела рядом.
Маргит заметила, как Балдуин, хромая, шел к дивану; полный сострадания взгляд девушки на мгновение встретился с его глазами. Праздничное настроение Балдуина окончательно улетучилось. Не то обстоятельство, что его неловкость поставила госпожу наместницу в неудобное положение, это она уже простила и легко позабудет, а другое — необходимость пропустить весь ряд танцев, невозможность поговорить на балу с Маргит переполнила его досадой и горечью. Он даже не пытался отвлечься, когда в паузах между танцами Заврел, фон Даль и другие знакомые подходили к нему, болтали и шутили. Он мрачно сидел и не смел двинуться с места, со стороны рассматривая огромный бальный зал. Маргит переходила от партнера к партнеру! Балдуин грыз нижнюю губу. И вдруг к нему приблизился граф фон Шварценберг.
