Удивленная и беззащитная, она вынуждена была смотреть, что творил с нею Кваббо. Она была бессильна против него. Ее удар, состоящий из ярости и возмущения, был самим худшим из того, что она могла совершить в этом мире, — для большего ей не хватало опыта, — и этим она не смогла остановить его. Теперь он сделает то, что запланировал, наверное, с самого начала: он сотрет все ее существование до того пункта в Омахеке, где мудрецы вселили в нее часть пустыни, где она стала частицей страны и одной из санов. Она больше не окажет Кваббо никакого сопротивления. Она согласится, что единственно правильным будет спасти народ санов. Ее народ.
Но затем действия Кваббо, направленные на уничтожение ее воспоминаний, наткнулись на встречный удар. Взгляд Сендрин прояснился, и она увидела, как что-то схватило сана. Нечто встряхнуло его, ударило, согнуло пополам, как тряпичную куклу, и отбросило прочь.
Видение перед нею постепенно материализовывалось. Оно повернулось к Сендрин спиной, снова поспешило к Кваббо и подняло его над землей, вообще не касаясь его. Кваббо барахтался и кричал. Одно мгновение это было похоже на вопль новорожденного, в следующий момент снова звучал крик взрослого, мужчины.
Голос проникал в дух Сендрин, но это были только бессвязные слоги. Лепет сумасшедшего.
Воспоминания Кваббо выползали из его тела, как цепочка насекомых, проходили через призрачную форму его мучителя и с силой ударяли по оцепеневшему сознанию Сендрин. Она видела, как у сана забрали остатки его детства, как изгонялась его жизнь, словно картинки сна, которые утром пытаются собрать воедино, но потом благополучно забывают. Другой довершал то, в чем Сендрин по неопытности потерпела неудачу. Другой делал это с саном. И постепенно она стала догадываться, кто это мог быть.
Безумное привидение, в которое превратился Вильгельм Гаупт за время его многолетних блужданий в мире шаманов, отнимало теперь у Кваббо все его мысли, все чувства, малейший след самосознания. Оно опустошало его, как вытряхивают перья из старой подушки — небрежно, не обращая внимания на то, что все равно будет выброшено. Кваббо в какой-то степени был знаком с этим миром, но никто не знал этот мир лучше, чем тот, кто был заперт здесь навечно. И этим пленом он был обязан именно Кваббо.
Вильгельм Гаупт мстил, и делал это с педантичной основательностью сущности, которая больше не владеет ни рассудком, ни пониманием. В нем не было ничего, кроме мучения и одиночества.
Заблудший, уничтоженный, обманутый, он пил страдания Кваббо и поедал его душу. Если бы он действовал с продуманным коварством, он оставил бы сану его самый большой страх, страх перед заточением в темноте; однако в своей ярости и триумфе он забирал у него все, поглощал это и выплевывал в сторону Сендрин, до тех пор, пока от Кваббо осталась одна лишь пустая оболочка. Это была все еще жизнь, но без воспоминаний, без прошлого. Ему был закрыт путь из этого мира обратно, в настоящий. А здесь существовала лишь бесконечная уединенность, искания без цели, жизнь без смысла своего существования, проклятие без причины.
Внезапно Сендрин осознала, что она стоит перед духом Гаупта не впервые. Тогда, во время ее первого визита в этот мир, она должна была уже встретиться с ним. Ее воспоминание об этом пропало, и теперь оно не вернулось. Тем не менее она была уверена, что они встречались.
Общались ли они друг с другом? Предостерегал ли он ее от Кваббо и других мудрецов, объяснял ли, что с ней могло произойти то же самое, что и с ним, когда он во время своей инициации потерял путь обратно?
Внезапно все в ней воспротивилось происходящему, она решила не наблюдать за концом этого безумия.
Собрав остатки своей силы, она опустилась вниз, обнаружила под собой сверкающую пропасть и ринулась назад, в действительность, в лоно Белой богини.
* * *
За фигурой в белой одежде, движущейся по ту сторону служебных построек, высоко над холмами, обрамлявшими край долины, вырастала стена из вращающегося в вихре грунта, песка, даже щебня. Предметы неслись по воздуху слева направо, возникая из ничего и в никуда исчезая, — это была нога вихря, крохотная часть его воронки. Адриан не пытался представить себе звуки, производимые этой силой. Окружавшая его совершенная тишина делала разворачивающееся перед ним зрелище абсолютно нереальным.
Сущность в белой одежде протянула к нему руку и положила прохладные кончики пальцев на его лоб. Он словно окаменел, чувствуя, как силы, исходящие из пальцев фигуры, проникают в его мозг, исследуют каждую из его мыслей, разыскивая сведения о Сендрин. Внезапно сущность убрала свою руку. Адриан открыл глаза и увидел, что фигура откинула голову назад. Из белых полос ткани, прикрывавших все его лицо, кроме темных глаз, раздался ужасный крик, звук разочарования и муки, рожденный внезапным пониманием, что его обманули.
Адриан мог слышать этот крик.
Крик резко звучал и в этом мире, и в другом. Оттуда, из пространства шаманов, крик доносился до Адриана, он больше чувствовал его, чем слышал, ярость этого крика воспринималась не человеческими чувствами.
Братоубийца повернул обратно. Он шагал тем же путем, каким пришел сюда, и ветер стирал его следы.
Ярость торнадо, казалось, на несколько мгновений усилилась, но ураган не приближался, он ждал за холмами и наконец скрылся в облаках пыли и земли.
Фигура прошла между складскими помещениями и исчезла из поля зрения Адриана. Несколько секунд он ощущал неудержимое стремление последовать за нею, он хотел увидеть, куда она пошла.
Но братоубийца был одиноким путешественником — проклятие не нуждалось в свидетелях.
Вскоре Адриан увидел маленький белый контур на гребне холма, затем вместе с восставшим песком растаял и этот последний штрих, свидетельствующий о существовании Каина. Он снова был на пути в пустыню, на пути в пустоту и вечность.
Адриан сорвался с места и побежал в дом. Оба трупа он вытащил из кухни на улицу — позднее он похоронит их.
Близнецы сидели в коридоре перед дверью кухни и, рыдая, прижимались друг к другу. Они не знали, что произошло, и удивлялись кровавым царапинам на их лицах и руках. Лукреция обнаружила след от укуса на ноге Саломы, но никто из них не мог вспомнить, как это случилось. Адриан рассказал им, что на них напало бродячее животное.
Его мать лежала под дверью молочной кладовой, спеленутая, как новорожденный ребенок. Он вынужден был дверью немного отодвинуть ее в сторону, чтобы войти в помещение. Она была без сознания, но дышала. Ее пульс был очень частым. Адриан послал близнецов принести аптечку. Салома слегка прихрамывала.
