– У тебя есть план?
– В кино наручники обычно открывают скрепкой или, как Ганнибал Лектер в «Молчании ягнят» – пишущей головкой шариковой ручки. У нас есть что-нибудь подобное? Выкладываем все из карманов!
Содержимое карманов Клода не блистало широтой ассортимента. Носовой платок, невесть откуда взявшийся алебастровый шарик и парочка леденцов в ярких обертках явно не могли быть использованы в качестве ключа. У Рэйчел дела обстояли несколько лучше. Она никогда не расставалась с поводком, но, осмотрев его карабин, Клод сумрачно констатировал:
– Не катит – слишком большой. Жаль, что ты не закалываешь волосы. Штука вроде заколки нам бы сейчас очень пригодилась.
– Извини уж. Не догадалась потому, что редко смотрюсь в зеркало. Может быть, подойдет деталь от моих очков?
– Нет, оправа пластмассовая. Умереть прикованным к каминной решетке… О, Клод, для этого ли ты родился? – с тяжелым вздохом Рэймонд опустился на пол. – Может, поднапряжемся и попробуем выдрать эту железяку?
– Бесполезно, – Рэйчел провела свободной рукой по кованой решетке. – Вделана в стену на совесть. Есть другой план?
– Пожалуй, – задумчиво протянул Клод. – Довольно простой и вполне осуществимый. Этот почитатель Сатаны сковал нас наручниками для взрослых, а мы, как он заметил, всего лишь пронырливые детки. Гарри Гудини умел делать куда более сложные фокусы.
В дальнейших объяснениях Рэйчел не нуждалась. Она уловила суть идеи Клода, надеявшегося освободиться, основываясь на том, что детские запястья тоньше, чем у взрослого человека. Тоньше? Только не у Большого Клода?!
– Проделать это придется тебе, подружка, – тихо сказал Рэймонд, будто прочитав ее мысли. – Я буду консультантом. Сосредоточься и попытайся представить, что в этой комнате очень жарко…
Рэйчел постаралась освободить голову от посторонних мыслей и акцентировать внимание на главном. На том, от чего зависит ее жизнь. Итак, жарко…
– Жарко, а температура все продолжает подниматься, – шептал Клод. – Не комната, а большая микроволновка, дорогая Рэйчел. У тебя на лбу уже выступают капельки пота… Воздух раскален до предела.
Через несколько минут Мидллуайт готова была поклясться в том, что Клод говорит правду. Волны воздуха сначала теплые и ласкающие, а затем и горячие касались ее кожи. Пот начал заливать глаза и стекал по щекам к подбородку.
– Теперь подвигай рукой. Медленно.
Девочка повиновалась. Стальной обруч наручника скользнул по запястью и уперся в основание кисти. Рэйчел сжала мокрую от пота ладонь и натянула цепочку. Действительно жарко! Продвинуть руку еще на полсантиметра было довольно легко. Дальше стало труднее. Острый край наручника впился в кожу. Если продолжить, она сдерет ее как кожуру с апельсина…
– Рэйчел, Шатийон скоро вернется. Тебе следует поторопиться. Будет больно, но…
– Я знаю, черт бы тебя подрал! – прошипела девочка и дернула руку на себя.
Наручник достиг главного препятствия – основания большого пальца и… застрял. Боль стала нестерпимой, но Рэйчел собрала в кулак остатки мужества и сделала последний рывок. Стальное кольцо соскользнуло с руки. Ни Клод, ни Рэйчел не ожидали такой скорой развязки и оба рухнули на пол.
– Ну, ты даешь! – воскликнул, вскакивая на ноги Клод. – Вот, что значит внушение!
– Все дело в консультанте, – Рэйчел морщась от боли, махала рукой. – Я сильно поранилась?
– Слегка содрала кожу. Не смертельно.
– Ага! Тебе бы так!
– Препираться будем позже. Надо помочь Жаку!
Он потащил девочку в коридор, где лежал на полу Ларуш со связанными поясным ремнем руками. Рядом валялся массивный канделябр, которым Шатийон оглушил Жака. Клод похлопал Ларуша по щекам и Рэйчел услышала как мужчина пошевелился.
– Что случилось? – простонал он. – Кто связал мне руки? И голова… Почему так болит голова?
– Канделябр, которым вас грохнул многоуважаемый падре, весит не меньше трех килограммов, – проворчал подросток. – Сядьте же, наконец и позвольте мне развязать вам руки!
Мидллуайт прислонилась плечом к дверному косяку. Боль слегка поутихла и теперь не колола кисть раскаленными иглами, а ласково припекала ее подошвой горячего утюга.
– У вас есть какое-нибудь оружие? – спросил Жак.
– В моей комнате. На дне дорожной сумки, в сборнике стихов Шарля Бодлера…
– Я спрашиваю про оружие, мистер! – с досадой воскликнул Рэймонд. – Какие стихи?! У нас, что – вечер поэзии? Видно я ошибся, на глаз оценивая вес канделябра…
– В книге, – упрямо повторил Ларуш. – Страницы вырезаны. Там спрятан пистолет…
– Уже неплохо, коммандер Бонд! – обрадовался Клод. – Я оставлю вас на минутку.
Он умчался за оружием, а Ларуш распахнул шкаф, поднял канделябр и помахал им.
– Форелли поджидал меня за дверью…
– На самом деле его зовут Шатийон.
– Насколько я понял, Рэйчел, нам предстоит вступить в бой?
– Вы правильно поняли. Тот, кто выдавал себя за Форелли, оказался неким Якобом Шатийоном. Сатанистом и… Большой сволочью. Он собирается убить меня и Клода, обвинить в этом вас и благополучно скрыться с сокровищами тамплиеров.
– Этот рассудительный до приторности экзорцист с самого начала не вызывал у меня доверия. А где же настоящий Форелли?
– Скорее всего, убит… Мы все сильно ошиблись и теперь расплачиваемся за свою наивность, – развела руками Рэйчел. – Шатийон опасен, как гремучая змея. Справиться с ним будет непросто.
– Постараемся! – влетел в комнату Клод. – У вас прекрасная модель дамского «брауннинга», месье Ларуш.
– Стоп, юные воины! – вдруг воскликнул Жак. – Почему бы нам просто не позвонить в полицию? Может быть, на этот раз увалень Мортрэ появится вовремя и, наконец, арестует того, кого следует!
– Отличная идея! – язвительно ответил Рэймонд. – Жаль только, что Шатийон предупредил ваше намерение. Я не такой дурак, как кажется и уже пытался звонить. Все телефоны отключены и нам неизвестно с чего начинать восстановление линии связи.
– Хватит! – Рэйчел прервала обмен колкостями. – Нас трое, а он – один. Положимся на численный перевес и спустимся в подвал, пока Шатийон не поднялся сюда!
– Ничего другого не остается, – согласился Ларуш. – Но предупреждаю: если меня еще раз огреют по голове, я перестаю отвечать за свои действия!
Шутка немного сняла напряжение. Троица вернулась в библиотеку.
– Ни звука, – прошептала Рэйчел, проходя в узкий проем вслед за Клодом и Жаком. – Я ничего не слышу…
– И, тем не менее, он все еще там, – ответил Клод.
Грубые каменные ступени, по которым спускался де Шатийон, были для него символом дороги вверх, к вершине славы.
