и с синяками. Звали его Питером, хотя он предпочитал звать себя Пронырой.
Элиза приметила его издалека, и план родился тут же.
Как владелица лимонадной, она точно знала, что надо делать из всех лимонов, выданных жизнью.
– Давно ждешь? – весело спросила она.
– Да уже четверть часа, – хамовато ответил мальчик. – Где ходила?
– Где была, там меня уже нет! – Ведьма отперла дверь и впустила Питера. – Что хочешь?
– Лимонаду. Обычного, кисленького. Ух, жарко! – Он забрался на барный стул у стойки и принялся ждать.
– А хочешь лимонад и еще бесплатное печенье? – вкрадчиво начала Элиза.
Питер напрягся.
– Просто так никто ничего не предлагает, – буркнул он. – Мамка говорит.
– Я не просто так спрашиваю, – Элиза склонилась к нему через барную стойку. – Тебя же не просто так Пронырой зовут?
Услышав любимое прозвище, мальчишка даже плечи расправил.
– Я Проныра! Потому что куда угодно пролезу.
– И, я слышала, что угодно достанешь?
– Да. Только, – сразу набычился он, – я не вор, я не ворую!
– А воровать и не надо, – ведьма оглянулась по сторонам и понизила голос.
Те самые колдовские, убеждающие нотки, вместе с лимонадом на травах и тайным словом, сделали глаза мальчишки зеркально-пустыми.
Элиза торопливо заговорила:
– Надо Джейн спасти, что хлебной лавкой располагает. Вернулся Поэт, который ее жизнь испортил, и вернулся по ее душу. Потому что осталось у нее ее золотое кольцо. А если кольца у нее не будет, Поэт ее пощадит.
– А если кольцо у меня будет, он меня стукнет? – страх мальчишки пробился даже сквозь чары.
– Да… Незадача, но нельзя же ему позволить навредить Джейн?
Дождавшись кивка, Элиза продолжила:
– Вот что, ты мне принеси. Я ведьма все-таки, слова особые знаю, мне МакГанн не страшен. Главное – Джейн помочь. Понял?
Питер кивнул, допил лимонад и пошел прочь из лавки. Элиза улыбнулась. Кольцо у Джейн действительно стоило забрать – может, теперь и жизнь сложится, замуж позовут? Фейские дары они такие, похуже любого проклятия.
Нехорошо, конечно, вот так с людьми поступать, да стрелка часов уже к пяти склонилась, еще немного – и закат, а там и костер до небес, и двери между мирами откроются, и времени совсем-совсем не останется.
Почему-то так тоскливо вдруг сделалось, что Элиза обняла себя за плечи и несколько минут стояла так и жалела себя, одинокую ведьму против целого города. А потом встряхнулась, улыбнулась и перешла к следующему пункту плана – факел из башни.
Элиза вновь закрыла лавку и задумчиво вздохнула. С первым поручением она справилась, отправив Проныру, и ей даже почти не было стыдно за колдовство. С оранжевым клубком решила разобраться потом. Зачем вообще ему клубок понадобился?
Теперь надо было добыть ключи от башни, а у кого они могли быть? У той, кто в башне на первом этаже живет, старьевщицы Мак-Кинток.
Потому Элиза прошмыгнула вдоль домов мимо площади, чтобы ее снова не заметили и не окликнули, а то задумаются, почему это вдруг она носится туда-сюда по городу, хотя обычно безвылазно в лавке сидит.
Зато старьевщица Мак-Кинток ей обрадовалась.
– Заходи, Элиза, детка, – позвала она. – У меня ни души с самого утра не было. Пойдем с тобой посидим, как девочки!
И хихикнула.
Элен Мак-Кинток была сухонькой, белой, аккуратной и очень чистой старушкой, и лавка ее была такой же: аккуратной и белой. И не скажешь, что тут старьевщица промышляет.
В лавке не задержались – сразу прошли в маленькую жилую комнату. Элиза была здесь несколько раз и неизбежно поражалась количеству белых ажурных покрывал и пушистых овчинных шкурок на всех поверхностях. Как будто всю комнату пухом от одуванчиков укрыли.
Элиза сбросила туфли на пороге и села прямо на белый вязаный ковер. Мак-Кинток отлучилась на крохотную кухоньку поставить чайник и веселым, чуть скрипучим голосом прокричала оттуда:
– А не капнуть ли нам в чаечек коньячку?
– Пожалуй, можно! – в тон ей ответила Элиза.
Мак-Кинток принесла поднос с чайником и глиняными чашечками. Рядом стояла «дорожного» размера бутылочка коньяка.
– А откуда такие? – повертев в руках чашку, спросила Элиза. – У букиниста Макконахи такие же.
– А, это? – старьевщица разлила чай по чашкам и добавила по несколько капель коньяка. – Долгая история, ну да я расскажу.
Она села в глубокое плетеное кресло, а Элиза притянула к себе на колени белую овечку из свалянной шерсти и приготовилась слушать.
– Знаешь, небось, что в этой башне жил МакГанн, которого Поэтом кличут? – старушка потыкала пальцем в потолок. Ведьма кивнула. – Ну вот, стало быть, он в свое время у гончара в подмастерьях ходил. А тот его потом и прогнал, да еще со скандалом!
– За что прогнал-то? За дело? Может, потому МакГанна вором и зовут?
– Никакой он не вор! – припечатала Мак-Кинток. – И не убийца уж, прости господи.
– А кто же он тогда?
– Он – дурак!
Элиза рассмеялась – до того суровое было выражение лица у старушки.
– Смейся-смейся, а все выходит, что дурак он. Мне же годочков много, и семь раз по семь я считать умею. Каждый раз одно и то же: как ни наймется к кому, так очень скоро начинает делать сокровища всякие золотыми своими руками. Мастерам это, конечно, не нравится, вот и вышвыривают его вон. А потом девушка находится, которая пригреет… И я нет-нет да понадеюсь, что девушка хорошая появится, сильная да терпеливая, а нет. Все снова на круги своя…
– А местные что, забывают? – осторожно спросила Элиза.
– На роду у них написано – забывать, – нахмурилась Мак-Кинток. – Тебя же вот забыли.
– Вы меня помните?
– Еще б не помнить, как ты девчонкой тут бегала, вороной оборачивалась, а МакГанн тебя от окна гонял. Все я помню.
Вороной оборачивалась?..
Элиза была уверена, что с рождения лишена семейной способности к оборотничеству. Современная ведьма – как с разочарованием говорила мать – только на картах гадать умеет да глаза отводить.
– А как… вы… почему?.. – от волнения комок встал в горле, и Элизе сложно стало говорить.
Но Мак-Кинток ее поняла.
– Не знаю я, почему, – усмехнулась она. – Может, потому что в детстве в лес забрела и вышла через три года, может, и не я вообще вышла, да только разбираться тогда не стали. Вернулась – и ладно. Только вот прясть я после этого начала так, что никогда ни в чем не нуждалась. Потому и решила старину беречь. А у вещей память есть. Видимо, они мне помогают как-то…
– Вот оно что… – ошарашенно пробормотала ведьма.
– А ты ведь не просто так поболтать ко мне зашла, да? – спросила вдруг старьевщица. – Что-то попросить хотела?
Элиза сжала овцу – мягонькую, упругую – в пальцах. Овца помогла немного успокоиться.
– Мне в башню к МакГанну подняться надо. Там есть одна вещь, которую надо забрать.
– В башню, говоришь? – прозрачные синие глаза внимательно смотрели на нее. Ведьме показалось на миг, что смотрят они куда глубже, в самое сердце ей, на дно колодца души.
– Веришь или нет, девочка, никто прежде не догадывался ко мне сходить, – улыбнулась вдруг Мак-Кинток. – Потому и среза́лись на последнем задании. В башню иначе не попасть, как с помощью ключа, а ключ всегда при мне.
Она достала из-за воротника блузки серебряную цепочку с обычным медным ключом, потемневшим от времени.
– Вы… просто так мне его отдадите? – не поверила Элиза.
– Ну что ты, – рассмеялась старушка. – Просто так дела не делаются. Услуга за услугу.
– И… Что вы от меня потребуете?
– Не потребую, а попрошу. Вместе пойдем. Охота мне посмотреть, что там такое.
Ведьма выдохнула.
И только-то!..
Мак-Кинток повернула ключ в замочной скважине, и они осторожно вошли в давно заброшенную комнату, где все покрылось толстым слоем пыли.
Элиза невольно вспомнила кадры из какой-то компьютерной игры, где Рапунцель от тоски повесилась раньше, чем до нее добрался какой-либо принц, и вздрогнула.
Не хотелось бы найти здесь МакГанна в несовместимом с жизнью состоянии!
Но комната была пуста.
Даже следов никаких не было.
Простая обстановка, ничего лишнего. Кровать, шкаф, стол, удобное кресло, стул для компьютера… А на стенах зато вместо картин или плакатов висели рога на цепочках, щиты, мечи, и в изголовье кровати гордо взирала на вошедших голова оленя.
А на балке около окна был прибит держатель для факела.
И факел в нем.
Висел и ждал, как райское яблочко, чтобы пришла девица и сорвала, зме́ю на радость. То есть ли́су.
Решила же, думает Элиза, что он лис. А не заяц, и тем более не змей.
Ну что за путаница в голове.
– Тебе эту штуку надо? – заинтересованно уставилась на факел старушка. – Ой, а я, помню, давно еще, спрашивала – зачем тебе факел, не зажжешь же его в помещении, не приведи господь, все спалишь!
– А он что? – рассеянно отозвалась Элиза.
– А он только смеялся и приговаривал: «Пригодится однажды, вот увидишь, старая ты овечка».
Овечка?
Элиза выдохнула и посмотрела на старушку по-особому – краем глаза и сквозь ресницы, по-птичьи, чтобы истинную природу вещей разглядеть.
И точно.
Овечка.
Вот так сходишь в лес, моргнуть не успеешь, а тут уже овечка вместо тебя сидеть будет. Интересно,
