с левой стороны впечатался здоровенный булыжник.
В голове ухнул колокольный набат, и Толик упал на колени.
Все вокруг трескалось, разламывалось на мелкие части, рассыпалось и дробилось. Головокружение оказалось таким сильным, что Коняхина почти сразу же стошнило.
– Фу, блевотный, – прогнусавила Синяева, пихая его ногой. – Вставай, будем драться.
Она прыгала вокруг него в боксерской стойке, уверенно выбрасывая вперед кулаки.
Глаза блестели боевым азартом.
В поисках спасения Толик покосился на дорогу, ведущую к корпусам, но она была пуста.
Зато со стороны холма с огромной доской в руках появилась Рогожина и направилась прямиком к нему. Пошатываясь, Коняхин вскочил на ноги и, чудом увернувшись от Юльки, кинулся обратно в подвал, однако на лестнице поскользнулся, упал на спину и пересчитал позвоночником все ступени.
Рогожина по-деловому спустилась следом за ним, подняла за грудки в сидячее положение и, дыша табачным запахом прямо в лицо, объявила:
– Теперь я буду тебя пытать.
Девчонки вывели Коняхина из подвала под руки. Моркая рубашка промерзла, и его нещадно колотил внутренний озноб.
Если они его не убьют и он не спрыгнет на железнодорожные рельсы, то теперь скорей всего умрет от воспаления легких.
Однако солнце светило по-прежнему ласково, и воробьи шумно галдели, наслаждаясь весной.
Будь Коняхин героем какого-нибудь фильма, то обязательно нашел бы способ спастись. Возможно, в нем проснулась бы скрытая суперсила или он случайно нашел бы пистолет, а может, даже волшебную палочку.
Но все происходящее в этом мире было, увы, совершенно реально.
Они собирались вернуться в третий корпус, где находились до побега Толика, однако внезапно до их слуха донесся гул приближающейся машины.
Синяева тут же взлетела на засыпанный снегом песчаный холм и объявила:
– Фургон.
– Какой еще фургон? – удивилась Катька.
– Хочешь, сама посмотри?!
Юлька сбежала с холма, но смотреть Катька не полезла.
– Нужно спрятаться. Мало ли кто это.
– Да не кипишуй, наверняка какой-нибудь водила с девкой. Они же постоянно сюда баб возят.
– Все равно. Нефиг, чтоб нас видели. Идем во второй, пока они не доехали.
– Я очень замерз, – пожаловался Толик. – Можно мне куртку забрать?
Куртку милостиво принесла Юлька. Телефон был на месте.
Появление фургона пусть и не остудило воинственный настрой девчонок, но, определенно, отвлекло их.
Пытки Коняхина временно отложились.
Второй корпус был самой высокой постройкой из всех, с полноценным третьим этажом и стенами для четвертого. Ребята устроились втроем возле окна, откуда просматривалась дорога, и стали ждать.
Над головой простиралось бледно-голубое далекое небо. Где-то прогрохотала электричка.
Фургон медленно въехал на горку и остановился. Шумно вспорхнув с веток, воробьи разлетелись в разные стороны.
– Если зависнут надолго, уйдем через лес, – сказала Рогожина.
Юлька согласно кивнула, и обе закурили.
Двери кабины открылись одновременно с двух сторон, и из машины вышли двое.
Водитель – молодой, лет двадцати пяти, не больше. Коротко стриженный, дерганый, в спортивках с широкими белыми лампасами и в укороченной черной дутой куртке. И его пассажир – мужчина постарше, повыше и поздоровее. Волосы выкрашены в ярко-белый цвет, на ногах армейские ботинки, а поверх толстого серого свитера с высоким горлом расстегнутая ветровка.
Оба размяли ноги и огляделись.
– На бандюков похожи, – отметила Рогожина. – Наверное, у них стрелка или оптовый заклад. Дилеры какие-нибудь. Сними-ка их, Юль. Вдруг пригодится.
Синяева достала телефон, и какое-то время снимала, как мужчины прохаживаются вдоль блоков, озираются и прислушиваются.
Лица их были сосредоточенные и серьезные.
Потом, не переговариваясь и не обмениваясь знаками, они разошлись в разные стороны. Белый вошел в первый корпус, а водитель зашагал по протоптанной дорожке. Когда он поравнялся со входом во второй корпус, девчонки замерли, но парень прошел мимо. Было слышно, как негромко похрустывают его шаги.
– Что-то ищут, – прошептала Синяева. – А вдруг у них это надолго?
Рогожина кивнула.
– Сейчас переждем и посмотрим.
Они перебежали к противоположной стене и принялись наблюдать за незнакомцами оттуда.
Коняхин с ними не пошел. От любого движения в голове плескалась какая-то муть, вызывая кратковременные позывы тошноты.
– Непонятные они какие-то, – сказала Рогожина.
– Белый страшный, – отозвалась Юлька. – Смотри-ка, в нашу сторону идет.
Они резко отпрянули от стены.
– Ниче не страшный, – возразила Катька не особо уверенно. – Вдвоем завалим. У тебя еще шокер. Забыла?
– Но он же не один. Там еще второй.
– Тот дохляк, как мой брат Мишка, ему разок промеж глаз дать, сразу копыта двинет.
– А если друзья их подъедут?
– Слышь, Синяева, я тебя не узнаю.
– Не знаю. Просто какое-то дурное предчувствие. Как перед Викиным побегом.
Несколько секунд Рогожина пристально вглядывалась в лицо подруги.
– Ладно, давай отваливать. Сейчас пройдет, и рванем к просеке.
Их беспокойство передалось и совершенно разбитому Коняхину.
– Кать, – неожиданно произнес он. – А давай помиримся? Как будто ничего не было. Договоримся как-нибудь? Люди же должны уметь договариваться?
– Да о чем с тобой, Коняхин, договариваться? – фыркнула Катька, суетливо поднимаясь. – Ты – чмо. И за слова свои теперь должен ответить. И за все остальное тоже. Но разбираться будем потом.
Девчонки поспешили на выход, а Коняхин остался сидеть у оконного проема.
Возле лестницы Синяева обернулась и махнула ему рукой. Рассеянные солнечные лучи рассыпали по ее волосам золото.
– Хочешь, идем с нами?
Наверное, она все-таки ему капельку нравилась. Было в ней что-то хорошее, человеческое, только где-то очень-очень глубоко. Наверное, с возрастом оно станет еще незаметнее, а потом и вовсе исчезнет, оставив только злобу, жестокость и ненависть ко всему беззащитному. Пара лет, и она прекратится в копию Рогожиной.
– Я вас ненавижу! – громко крикнул Коняхин.
Катька показала ему средний палец, и они ушли.
Каждое движение отзывалось тупой болью в ушибленном позвоночнике, голова продолжала кружиться, нос пульсировал, а нестерпимый холод мокрой рубашки пробирал до костей.
Толик был рад, что его оставили в покое, что все наконец закончилось, однако тревожное беспокойство вцепилось мертвой хваткой в горло и засосало под ложечкой.
Закрыв лицо руками, Коняхин сидел в жутком предчувствии чего-то катастрофического, неестественного и необратимого.
Крепко зажмурившись, он изо всех сил пожелал оказаться где-нибудь далеко-далеко, в другой, совершенно иной жизни. Благополучной, мирной, лишенной страхов. Той, где с ним всего этого не происходит.
С улицы раздался истошный женский крик, за ним второй.
С трудом поднявшись, Коняхин доковылял до противоположной стены и выглянул из окна.
Широко расставив руки и утопая по колено в снегу, Рогожина яростно пробиралась через просеку к лесу.
А за ней, проворно перескакивая сугробы и стремительно сокращая расстояние, гнался парень-водитель.
Он догнал ее возле самого леса, размахнулся и ударил наотмашь, тут же сбив с ног, а потом накинулся сверху.
