могут? А мамка ухватила меня за руку и потащила к ручью.
– Теперь, – говорит, – свиненок, тебя утоплю, потому как по твоей милости с любимым мужем разлучилась!
Я рвался, да мертвые-то крепко держат. Заволокла меня мамка в ручей. Тут я про крест вспомнил, извернулся кое-как и на мамку его надел. Она сразу сникла и упала плашмя.
Вышел из ручья, отфырчался. Гляжу: мамка и бабка Брыдлиха мертвые лежат, а вокруг лес. Что мне делать?
Вернулся в избушку, где свиная голова лежала. Прошу:
– Научи, батюшка, куда теперь податься.
А голова говорит:
– Вот уж не знаю. У вас, у людей, все сложно. Однако ж, могу научить тебя искать подземный гриб белый трюфель. Если, конечно, водки мне еще плеснешь.
Я последнюю водку черепу в зубы вылил. За это папкина голова и рассказала, что надо ее закопать под боярышником, а через месяц, когда она корешки пустит, прийти на то же место и понюхать, чем пахнет. Вот по этому запаху как раз можно находить белый трюфель.
* * *
– Теперь я и хожу, грибы ищу, – закончил Ефимка и широко зевнул.
После короткого раздумья доктор сказал:
– Забирай свои два штофа. А в последнюю рюмку, если хочешь, я тебе добавлю специальное средство для эффекта.
Ефимка пожал плечами:
– Что ж, я и со средством выпью.
Грибин наполнил рюмку, достал из саквояжа склянку с настойкой опиума, отмерил двадцать капель, подумал и добавил еще десять.
Ефимка запрокинул все это в пасть одним махом, заморгал глазами, замотал головой.
– Хорошая у тебя водка, барин. Меня аж развезло чегой-то.
– Ты и правда набрался. Ступай-ка спать, пока стоишь на ногах.
Ефимка поднялся, пошатываясь, начал лить остатки из бутыля в рюмку, но промахнулся. Увидав расплескавшуюся водку, он взвизгнул, выругался, а потом слизал ее со стола. Грибин смотрел на это с отвращением.
Уродец разместил штофы под мышками и враскачку пошел прочь. Доктор тоже поспешил покинуть провонявший трюфелями кабинет.
В общем зале не было ни хозяина, ни священника, только половой дремал в углу. Доктор разбудил его и велел позвать своих лакея и кучера. Когда те явились, Грибин шепнул лакею несколько слов и приказал кучеру закладывать лошадей. Доктор чувствовал, как бунтует печень, и не удивлялся этому. После зловонных трюфелей могло быть и хуже. Пилюли он пить не стал. Надо было поскорее испробовать новое средство, чтобы решить, стоит ли оно внимания. Ведь лучший эксперимент всегда производится на себе.
Половой подошел со счетом. Грибин заплатил, не проверяя, и направился к выходу.
* * *
Карета остановилась на темной дороге. Грибин выбрался наружу и некоторое время глядел в черноту неба. В нем родилось странное чувство. Еще недавно доктора воротило от мерзких трюфелей, а теперь, кажется, он с удовольствием съел бы и те яйца пашот, что остались на столе в кабинете.
На дороге показался широкий раскачивающийся силуэт. Когда он приблизился, стало видно, что это лакей тащит Ефимку. Чушок, хоть и был без чувств, водку не потерял.
Уродца погрузили в экипаж, лакей сел рядом, а доктор – напротив. Грибин решил сейчас же испытать новое средство. Если от него не будет толку, то стоит ли везти с собой этого сказочника?
Доктор достал ланцет и задумался: «Венозная или артериальная?» – но потом решил, что это следует проверять эмпирическим путем. Он извлек из саквояжа мензурку, сделал надрез на запястье уродца, собрал выступившую кровь в посудину. Вышло около половины грана. Начинать нужно с маленьких доз.
Доктор с трудом выдернул из Ефимкиных рук штоф, откупорил, разбавил кровь водкой во избежание паразитарных заболеваний и выпил. Лакей смотрел на эти манипуляции с невозмутимым спокойствием. Кажется, он давно привык к чудачествам барина.
– Трогай! – скомандовал Грибин.
Карета при свете фонаря тащилась ни шатко ни валко. Потом взошла луна, и, кажется, кучеру стало посподручнее править. Грибина клонило в сон. От уродца пахло трюфелями, и этот аромат казался безмерно приятным, успокаивающим. Печень перестала тревожить. Средство действует? Пока рано делать выводы.
– Я вздремну, а ты следи за ним в оба, чтобы не сбежал, – наказал Грибин лакею. – Если очнется – разбуди меня.
Лакей кивнул, и доктор провалился в сон.
Проснулся он от деликатного похлопывания по колену.
– Ба-а-арин, – шептал лакей. – Вы велели разбудить.
Стояла все та же ночь. В свете подвешенного под потолком кареты фонаря Грибин разглядел Ефимку, обнимавшегося с бутылкой. Чушок смотрел на него в упор, не отводя глаз. Доктору потребовалось время, чтобы прийти в себя под этим взглядом. Однако ж быстро малец очухался. Другой от такой дозы опиума сутки пролежал бы пластом.
– Куда вы меня? – спросил Ефимка.
– Какое-то время поживешь в моем доме, – сказал доктор. – Тебя будут хорошо кормить и давать спиртное.
– Зачем это?
Ефимка задавал вопросы спокойно. Кажется, его совсем не взволновало похищение.
– Для науки, – ответил доктор. – Нужно исследовать твою целительную силу. Не беспокойся, тебя никто не убьет. Кровь буду брать в безопасных количествах.
Ефимка ухмыльнулся.
– Барин, ты что же, мне поверил? Я ж наврал, чтобы водку выцыганить. Господа-то в такое не верят.
У Грибина промелькнула тень сомнения. Однако ж он ясно чувствовал покой в своей больной печени, а такого не могло произойти, если б не чудесное средство.
– И я не верю, – сказал Грибин. – Я проверяю. Ключи к тайнам природы лежат прямо у нас под ногами – надо только заметить и подобрать. К примеру, многие слышали о народном наблюдении, будто доярки редко болеют оспой, но только мистер Дженнер это серьезно изучил и прославился на весь мир. Вот и мы пойдем по его стопам. Кто знает, может быть, в твоей крови обнаружится элемент, с которого начнется новая эпоха в медицине.
– Значит, пытать будешь? – спросил Ефимка.
– Испытывать, – поправил доктор.
Чушок схватил початую бутылку и отпил хорошенько.
Дорога пошла вдоль реки. Потянуло свежестью. Луна стояла низко и пялилась в самые окна кареты. Грибин заметил что-то блестящее на груди Чушка, присмотрелся и разглядел вывалившийся из-за ворота гнутый крестик.
– Наврал, значит? – спросил доктор. – Но, как вижу, пожеванный крестик у тебя в наличии. Только, кажется, он должен быть на покойной матушке.
Ефимка спрятал крест под рубаху и ухмыльнулся.
– Так я его обратно снял. Подумал, если матушка колодой будет лежать, то нипочем шкуру не отстирает и в рай не попадет. Пожалел я ее. Потом мы поладили. Она добром за добро обещала платить. Мол, если кто меня обидит, матушка тому спуску не даст. Она теперь и тебя просто так не оставит.
Неподалеку раздались шлепки, как будто по воде били
