Пуля пробила сапожнику грудь. Он зашатался, упал, рванулся встать, но упал снова. Небо померкло у него в глазах…
Цирюльник, который в последнюю войну был помощником у полкового хирурга, при звуке выстрела бросился бежать, но, увидев, что его противник лежит на земле, вернулся, чтобы осмотреть рану.
Сапожник узнал своего врага. Он напрягся и сделал последнюю попытку подняться, но сумел только слегка шевельнуть рукой.
— Лежи и не двигайся, — сказал цирюльник. — Я лекарь и худого тебе не сделаю. Твои дела и так плохи…
Сапожник это и сам чувствовал. Из его раны лилась кровь, ему было больно дышать. Он сознавал, что сейчас умрет, а Антихрист остается жить и восторжествует на этом свете… И глубокая горечь охватила его: эти люди в своей слепоте и непонятливости помешали ему одолеть противника самого Бога. Перед его угасающим взором встало зло, воцарившееся в мире. Весь свой гнев и все свое горькое разочарование он выплеснул в последних словах — очень немногих, ибо говорить ему было трудно.
— Ты… и вы двое, там… — прохрипел он, поочередно указывая на цирюльника и на сторожей, — и прокурор, и начальство… и король… Вы все ослы… стадо ослов!
После этого он вытянулся, выплюнул сгусток крови и умер.
Когда через час с виноградника вернулась домой жена, мертвый сапожник все еще лежал перед ее дверью. Сначала она подумала, что это просто прохожий, которого поразил солнечный удар. Ибо лицо его было худым и осунувшимся, да и бороду ему в тюрьме сбрили. И она возмутилась на людей, оставивших его в таком жалком состоянии на солнцепеке, и побежала в дом принести воды.
Лишь когда она увидела его коричневые, изрезанные руки, и две пробоины среди зубов в оскаленном рту, и шрам на подбородке, и серебряное кольцо в левом ухе, она узнала своего мужа — и с воплем упала на его холодное тело.
* * *
Тринадцать лет спустя, в июльский полдень 1756 года, в Корлеоне заехал ученый аббат дон Ливио ди-Креди, служивший у кардинала Реццонико. Он направлялся во францисканский монастырь святого Илии, в ораториуме[93] которого нашли некую греческую рукопись. В Корлеоне он прибыл в состоянии душевного смятения и страха, ибо незадолго до того пережил скверное приключение.
Дорога проходила мимо развалин античного храма, которые в народе звались gli grottoni[94]. Они располагались в стороне от дороги, среди зарослей пробкового дуба, терновника и диких маслин. Аббат велел остановить коляску и сошел, чтобы осмотреть большие гранитные плиты и остатки мраморной облицовки. И тут к нему с угрожающим видом приблизились трое бродяг, очевидно, с намерением ограбить проезжего.
Напуганный до полусмерти, он едва успел добежать до своей коляски. И теперь, когда он въехал в Корлеоне и был в полной безопасности, его все еще угнетало воспоминание об этом случае. А поскольку его коляска еще и была немного повреждена в пути, он решил не ехать дальше, а дать отдых себе, кучеру и лошадям. Он сошел у гостиницы «Дружба», которая считалась лучшей в городке.
Хозяин сразу же побежал на кухню, чтобы лично заняться ужином, ибо таких почетных постояльцев ему доводилось принимать редко. Аббат остался один в хозяйской комнате. Он сидел у окна, прихлебывая из чашечки сухое вино. И пока он наблюдал оживленную суету на рыночной площади, к нему возвращалось чувство безопасности и покоя. Несмотря на свое приключение, он был даже доволен, ибо полагал, что в одном из обломков храма опознал остатки мраморной статуи Кибелы.
Хозяин вернулся с очень миловидным мальчиком лет тринадцати, и они вместе стали накрывать на стол. Аббат с удовольствием наблюдал за юным красавцем. Потом он сообщил хозяину о своем намерении еще раз побывать в grottoni и попросил дать ему двух крепких парней-провожатых.
— Мой работник завтра поутру повезет в город пустые бочки из-под вина, — извинился хозяин. — Но до grottoni вас может проводить вот этот мальчик. Он отлично знает дорогу.
— Вы говорите серьезно? — воскликнул аббат. — Ребенок, который вырос в уюте и безопасности мирного города и никогда не испытывал страха за свою жизнь, должен провожать меня в такое беспокойное место, где нельзя поручиться даже за жизнь взрослого?
— Вы правы! — сказал хозяин. — В нашем городе царят порядок и спокойствие, и те, кто здесь живет, едва ли видели живого разбойника. Но и в округе они появляются очень редко. Кто были те двое, что доставили вам огорчение, я, правда, не знаю, но думаю, что это пришлые люди. Я сам провожу вас завтра к grottoni и могу захватить с собой охотничье ружье. Но вот что касается этого ребенка, — он кивнул в сторону мальчика, — тут вы ошиблись, досточтимый отец. Он с самого часа своего рождения прошел через великие опасности, притом худшие, чем довелось испытывать любому человеку за всю свою жизнь. Истинное чудо, что он их избегнул. Эту историю стоит послушать. Если вы не устали, я хотел бы ее рассказать, тем более что до еды еще есть время.
Он сел к столу и рассказал аббату историю о сапожнике с улицы Веттурини.
— Самое странное в этом деле то, что после смерти сапожника неистовая любовь женщины к своему ребенку перешла в полное безразличие, почти даже в ненависть, — сказал он, дойдя до смерти сапожника. — Она не могла простить мальчику, что из-за него выдала мужа стражникам. В ее голове засела мысль, будто сапожник шел к ним не убивать, а еще раз поглядеть на нее и ребенка. Через некоторое время она исчезла из города, а ребенка подкинула нам. Больше о ней здесь ничего не слыхали. Люди, которые знавали ее в Палермо, говорят, что она вернулась в монастырь и стала сестрой на послушании и, наверное, опять зовется Симфорозой от Вечного Света… Если это так, то за пением псалмов ей наверняка вспоминается то время, когда она варила любимому мужу куриные супы и похлебки с сыром. А маленький Антихрист ходил к священнику в ближнее селение. Тот обучил его читать, писать и немного разбирать по латыни. Потом я снова взял его к себе — ради Христа, поскольку община почти ничего не платит за него. У меня он научился полезным вещам всему, что может пригодиться в жизни: накрыть и убрать со стола, мыть и чистить посуду, подметать и мыть полы, прибирать постели. Ему у меня неплохо, и неправду говорят, будто я заставляю его спать с лошадьми в конюшне. Это лжецы болтают… Да вот он, досточтимый отец, можете сами его спросить, верно ли, будто он спит с лошадьми!
Мальчик вошел в комнату с тарелкой нарезанного сыра в руках и сообщил, что рисовый суп только что поспел.
Кивком головы аббат подозвал его и спросил:
— Как тебя зовут, сын мой?
