что, хотя в этой части страны принято проявлять гостеприимство, но по возвращении во Францию я буду выглядеть в этом наряде просто нелепо.
Она рассмеялась и покачала хорошенькой головкой, невнятно пробормотав что-то по-французски. Потом выбежала Пелажи – на подносе у нее стояли две миски с молоком, буханка белого хлеба, фрукты, блюдо с медовыми сотами и бутыль темно-красного вина.
– Я еще не завтракала. Не будете ли вы столь любезны присоединиться ко мне? Признаться, я очень голодна, – улыбнулась хозяйка.
– Я до самой смерти запомню каждое ваше слово, – вдруг выпалил я, чувствуя, как загорелись щеки.
«Она решит, что я сошел с ума», – добавил я про себя, но она повернулась ко мне с сияющими глазами.
– Ах, значит, мсье знаком с рыцарским кодексом?..
Она перекрестилась и преломила хлеб. Я сидел и смотрел на ее белые руки, не смея поднять глаз.
– Прошу вас, ешьте! Почему у вас такой встревоженный вид?
Почему? Теперь я знал ответ. Я отдал бы жизнь за то, чтобы прикоснуться губами к этим розовым ладоням, – теперь это я знал. С того момента, как вчера вечером на пустошах я заглянул в ее темные глаза, я полюбил. Всеобъемлющее и внезапное чувство лишило меня дара речи.
– Вы нездоровы? – вновь спросила она.
Как человек, который подписывает себе приговор, я тихо ответил:
– Да, я болен от любви к вам. – Поскольку она молчала, неподвижно замерев, та же сила вновь невольно шевельнула мои губы, и я сказал: – Я, недостойный самой легкомысленной из ваших речей, злоупотребляющий гостеприимством, с дерзкой самонадеянностью отвечаю на вашу любезность. Я люблю вас.
Она опустила голову на руки и тихо ответила:
– «Я люблю вас». Мне очень дороги ваши слова. «Я люблю вас».
– Тогда я добьюсь взаимности.
– Добейтесь.
Я застыл, глядя ей в лицо. Она тоже молчала. Ее милое личико покоилось на ладонях, и, когда ее глаза встретились с моими, я понял, что ни слова не произнес вслух. Это наши души говорили друг с другом. Я выпрямился, чувствуя, как юность и счастье заструились в каждой моей жилке. Она, с ярким румянцем на прелестном лице, словно только что пробудившись от сна, смотрела вопросительно, и я задрожал от восторга. Мы прервали молчание, заговорив каждый о себе. Я назвал свое имя, она назвала свое. Мадемуазель Жанна д'Ис.
Она рассказала о смерти родителей, о том, что девятнадцать лет провела в этом маленьком укрепленном форте вместе со своей няней Пелажи, Глемарком Рене – слугой и четырьмя сокольничими – Раулем, Гастоном, Хастуром и Сьер-Пирью Луи, который служил еще ее отцу. Она никогда не выходила за пределы вересковых пустошей, никогда не видела ни одной живой души, кроме слуг и Пелажи. Как она узнала о Карселеце? Возможно, слуги говорили об этом месте.
От своей няньки Пелажи она слушала предания о Волколаке, о Жанне Фландрской [10]. Пряла лен, занималась вышиванием. Развлечением ее были только соколы и гончие. Встретив меня на пустошах, она так испугалась, что едва не упала при звуке моего голоса. Правда, она видела корабли со скал, но, насколько хватало глаз, вересковые пустоши, по которым она бродила, были лишены следа человека. Старая Пелажи рассказывала, что, заблудившись среди этих равнин, человек может никогда не вернуться, потому что они заколдованы. До встречи со мной она никогда не думала, правда ли это. И не знала, бывали когда-нибудь ее слуги снаружи, могут ли они уйти с пустошей, если захотят? Книгам, по которым Пелажи учила ее читать, было по несколько сотен лет.
Обо всем этом она рассказывала мне с наивной серьезностью, присущей лишь детям. Она с легкостью произнесла мое имя и уверила в том, что если меня зовут Филипп, то во мне течет французская кровь. Она не проявляла ни малейшего желания узнать что-либо о внешнем мире, и я подумал, что россказни няньки лишили ее всякого интереса к чужим землям.
Мы все еще сидели за столом. Она бросала виноград мелким полевым птицам, что бесстрашно подлетали к нашим ногам. Я заикнулся было об уходе, но она и слышать об этом не хотела, и не успел я опомниться, как дал обещание остаться на неделю, чтобы поохотиться с соколом и гончими. Я также получил дозволение приезжать к ней из Карселеца и навещать ее после моего ухода.
– Не знаю, что буду делать, если вы не вернетесь, – невинно сказала она, и я, понимая, что нельзя пробуждать ее внезапным признанием в любви, сидел молча, едва осмеливаясь дышать.
– Вы часто будете приезжать? – спросила она.
– Очень! – ответил я.
– Каждый день?
– Каждый день.
– О, я так счастлива! Приезжайте посмотреть на моих соколов!
Она встала, вновь взяла меня за руку с детской непосредственной властностью, и мы пошли через фруктовый сад к лужайке у ручья. Там из травы виднелись пятнадцать-двадцать пней, и на каждом, кроме двух, сидело по соколу. Птицы были привязаны к насесту ремнями, а те, в свою очередь, крепились стальными замками прямо на когтистых лапах. Струи чистой родниковой воды протекали извилистым потоком мимо каждой птицы.
Соколы подняли крик, когда появилась девушка. Она переходила от одного к другому, лаская, поднимая на запястье или наклоняясь, чтобы поправить ремень.
– Разве они не милые? – спросила она. – Вот этот – сапсан. Мы называем его беспородным, потому что он умеет хватать добычу только во время открытой погони. Это голубой сокол. В соколиной охоте его называют благородным, потому что он поднимается высоко над долиной и, кружась, падает на добычу. Это северный кречет, тоже благородный. Это дербник, а это терселет – с ним охотятся на цаплю.
Я спросил, как она выучила старинный язык соколиной охоты. Этого она не помнила, но предположила, что, должно быть, отец научил ее, когда она была совсем маленькой.
Потом она отвела меня к соколиному гнезду.
– В соколиной охоте птенцов называют гнездари, – пояснила она. – Молодики – это те, кто готов покинуть гнездо и могут перепрыгивать с ветки на ветку. Птица, которая еще не вылиняла, называется слетком. Сокол, вылинявший в неволе, – это вешняк. Птицу, которую поймали уже после линьки, называют старой. Рауль научил меня наряжать сокола. Хотите, покажу, как это делается?
Она уселась на берегу ручья среди птиц, а я бросился к ее ногам, весь внимание. Исская дева подняла розовый пальчик и серьезно начала:
– Сначала нужно поймать сокола.
– Я попался, – ответил я.
Она очень мило рассмеялась и сказала, что меня будет несложно учить, так как я слишком доверчив.
