- А я ее замочил.
Сказанная средь бела дня под палящим солнцем Калифорнии, «где никому не бывает скучно», эта фраза повисла в воздухе, как запах залежалого трупа. Глаза парня весело сверкали… И нет, он не шутил. Он действительно мог убить свою мать, расчленить ее на куски, а затем съесть, медленно проглатывая кусочек за кусочком.
— Давай прогуляемся. Ковбой отбросил выкуренную до половины сигарету и подхватил меня под руку. Мы направились к берегу.
— Как думаешь, Мелисса попала в рай?
— Что ты хочешь?
— Чтобы ты ответил на мой вопрос.
— Я не знаю.
- Думаю, в рай. Таким сучкам место среди ангелов, точно.
— Чего ты хочешь?
— Ведь она была девственницей, а? До того, как ты ее прикончил? — Он развел руками, — Чарли Долл и девственница Мэри. Это и впрямь сюжет для песни.
Мы поднялись на деревянный причал, и мне в голову вдруг пришла мысль: а не сбросить ли этого сукина сына вниз? Нет, пожалуй, для этого вокруг было слишком людно.
— Была одна семья в Милуоки, — Продолжал он. — Я провел с ними ночь, снял с мужика кожу, а потом позавтракал. У них в холодильнике оказалось холодное мясо и кола… Так вот, я сидел и ел, а по радио транслировали эту передачу… хиты… как его там?…
— Хиты прошлых лет.
— Ну да. И я услышат твою песню — «Чарли Долл».
Волны с шумом накатывали на берег. В нескольких десятках метров от нас на песке резвились двое мальчишек.
— Тогда-то я все понял. И я разыскал тебя. Видишь ли, я был там, когда ты прикончил эту сучку — Мелиссу. Мне было одиннадцать, и я прятался в кустах — поджидал парочки. «Чарли» — хорошая песня, почти про тебя. Она тебе не дала — и ты пришиб ее камнем по башке. Думал-то, наверно, трахнуть, а телка возьми да отбрось копыта.
Я молчал.
— Я представляю как ты перепугался, когда узнал обо всем. Впервуй — оно всегда сложно. Потом-то замочил кого?
— Это… это была случайность…
— Случайность? Ну как же! И то, что ты ее треснул камнем по башке — тоже «случайность»?
— Чего ты хочешь?
— Пока просто поговорить.
— Я все сказал.
- На твоем месте я бы не стал так отвечать человеку, который может разрушить твою жизнь, Чарли Долл.
Он не случайно назвал меня этим именем.
— Так ты все видел?
— Все, мистер Парадиз, все до последней минуты. Как вы пришли, как поссорились, как ты ударил ее камнем, а потом трахнул. Все.
— Послушай, у меня есть деньги… В ответ он только рассмеялся.
— То же самое и мужик в Милуоки говорил.
— Что?..
— Я знаю таких как ты, мистер. Смотришь на эту ковбойку и на мои сапоги, и думаешь, что парню из той глубокой жопы, откуда я родом, только и надо, что денег. Но ты ошибаешься.
— Тогда что тебе нужно? Он выглядел счастливым, как мистер Бин,
отправляющийся за новыми приключениями.
— У меня есть к тебе предложение. Выполнишь условия — и я отстану. Обещаю.
— Что за предложение?
— Скоро узнаешь. Просто будь вечером дома. С этими словами он повернулся и зашагал прочь.
Еще некоторое время я стоял на причале, не в силах поверить в происходящее. Внизу один из дерущихся мальчишек залепил другому в глаз, и тот, расплакавшись, побежал прочь. Жизнь — жестокая штука, — пришло мне на ум.
* * *
Ковбой сказал «просто будь дома», но я и так никуда не собирался. На улице шел дождь, который, если верить прогнозу погоды, не должен был окончиться раньше завтрашнего утра.
Около девяти вечера в дверь позвонили. Я знал кто за ней, но все равно выглянул в глазок, прежде чем впустить.
- Ну и погодка! — Ковбой скинул дождевик, — Дьявольский вечерок.
Я взял его шляпу. Она была мокрой и казалась вдвое тяжелее, чем могла быть на самом деле. Затем мы пошли в гостиную, где я наполнил стаканы виски.
— Итак, чего ты хочешь? Без шляпы он выглядел еще моложе — лет двадцать, может даже меньше. Его волосы соломенного цвета были зачесаны назад, и, кажется, набриолинены, а может, это просто дождь уложил их таким образом.
- Мы прокатимся, — сказал он, — До бульвара с девочками и обратно. Привезем сюда хорошенькую блондинку с самыми длинными ногами на свете.
— Тебе нужна девочка? Он рассмеялся:
— Нет, мистер Парадиз, это для тебя. Мне показалось, я ослышался.
— Для меня?
— Ну да.
— Послушай, я…
— Вот и хорошо. Едем. Он встал. Я пытался возразить, но Ковбой лишь отмахнулся.
Когда мы вышли, дождь колотил по крышам и асфальту как сумасшедший. За те несколько минут, что я шел к гаражу, я успел вымокнуть до нитки.
- Куда едем? — спросил я, когда мы сели в машину.
- На бульвар за пышными, красивыми и здоровыми девочками.
Не задавая больше вопросов, я надавил на газ.
Вопросы начались позже, когда я притормозил на светофоре. Этот красный, казалось, будет гореть вечно.
— Послушай, зачем тебе все это?
— Что именно?
— Ну, это, девочки… Парень рассмеялся. Свет падал на его лицо,
предавая коже неестественный мертвецкий оттенок.
— Ты ее замочишь.
— Что?
— Ты ее замочишь, — спокойно повторил он.
— Слушай, у меня действительно есть день…
— Зеленый, — Ковбой указал на огонек светофора. Я убрал руки с руля:
— С меня хватит. Я почувствовал, что дрожу. Этот сукин сын был психопатом, и он не шутил, когда говорил, что в Милуоки снял с человека кожу.
— Я не стану этого делать.
— Станешь, — внезапно из кармана его дождевика появилось дуло револьвера, — Еще как станешь. Ты сделаешь это в точности так же, как сделал тогда, с Мелиссой. По башке, чтобы мозги брызнули в разные стороны.
— Ты псих… Ты чертов МАНЬЯК! Дуло уткнулось мне в бок.
— Хочешь сдохнуть сам? Вот он — конец, мелькнула мысль. Умереть банально в машине, от рук сумасшедшего парня, еще совсем мальчишки.
— Зачем тебе это?
— Считай, что мне весело. Ты поедешь сам или для этого нужно проделать в тебе дырку?
Я вновь взялся за руль:
— Тебя поймают, ублюдок.
— Нет. Ты же убил Мелису, даже написал об этом песню и прославился на весь мир. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы сопоставить факты. Но тебя не поймали. Даже не заподозрили.
Он был прав. Полицейским даже в голову не пришло допросить кого-нибудь из друзей Мелиссы. В конце-концов все повесили на банду проезжих мотоциклистов, которые уже где-то набедокурили.
Вновь загорелся зеленый. Мы отъехали.
— Хорошо, — у меня было такое ощущение, будто в горло мне запихнули моток колючей проволоки, — Я сделаю все, что скажешь.
— Отлично! — Ковбой взмахнул стволом, даже не побеспокоившись, что это может заметить кто-нибудь с улицы.
