Жажда еще не пришла — Лабарту знал, что проснется она не раньше полуночи. Но этот человек был первым, повстречавшимся на дороге, а в конце пути ждал город Аккаде. И потому незачем было думать, кто этот путник и куда идет, — кровь его была горячей, почти как солнце над головой.
Пусть удача не покидает меня. И, не говоря больше ни слова, Лабарту забрал его кровь и жизнь, и оставил в пыли мертвое тело.
На закате он вышел к Аккаде. И, увидев город, не мог отвести глаз.
Город окружали неприступные серо-желтые стены, а за ними виднелся храм, и ступени его уходили вверх, вверх, в темнеющее небо. Огромные ворота были распахнуты, и дорога вливалась в них, словно река. Люди, повозки, цокот копыт, многоголосый шум, лодки, причаливающие к берегу канала, мерные удары весел… Вечерний воздух был полон запахом города, — молодого, но могущественного, готового покорить всех между Тигром и Евфратом.
Я стану хозяином этой земли, думал Лабарту, глядя на барельефы над воротами, на разноцветные значки на стенах. Пусть у меня мало сил, но никто не остановит меня, я стану хозяином Аккаде.
И, держась за эту мысль, как за спасительную нить, вошел в новую столицу черноголовых.
1.
Закатные лучи уже не проникали во внутренний двор, здесь царил сумрак, лишь небо над головой было светлым, голубовато-серым. Лабарту ждал, когда Татану закончит с остальными делами и позовет его. Мысли скользили, смешиваясь с воспоминаниями, но дышать было легко, и ничто не внушало тревоги.
Похожий двор Лабарту знал в детстве, но все же здесь все было по-иному. В городе, где он вырос, крохотные дома лепились друг к другу, и узкие улочки петляли, то приводя в тупик, то нежданно выводя к каналу или на площадь. Здесь же, над кварталами бедняков, возвышались дома в два, а то и в три этажа, а ближе к площади красовались дворцы, и самый величественный из них — жилище лугаля.
Величайший среди городов, Аккаде.
Сколько лет прошло с тех пор как я пришел сюда? Лабарту закрыл глаза, вспоминая. Трижды по шестьдесят лет, не больше.
Казалось бы, разве долгий это срок? В степи эти годы пролетели бы незаметно, но не здесь. В столице Шаррукина жизнь полна неожиданностей — так похожа на бурный, неукротимый Тигр, по берегам которого раскинулся город. Один царь сменяет другого, начинаются войны, войско отправляется в поход, наемники маршируют по улицам, энзи шумерских городов несут дань, повелители приводят вереницы скованных рабов…
Но Лабарту не заботило, кто стал лугалем, и на какой город пошел войной правитель Аккаде. Пусть люди делят власть, что до того.
Я получил то, что хотел.
Трижды по шестьдесят лет прошло с тех пор, как он пришел к воротам города, и с тех пор кровь Аккаде принадлежала ему безраздельно.
Но я был готов к битве. Я силой хотел получить власть. А все досталось мне даром.
Это так. Но я хозяин Аккаде.
Я получил то, что хотел. Но все же…
Воспоминания пришли следом за мыслями, и Лабарту не стал прогонять их.
— Такой великий город, — сказал он, едва переступив порог, — принадлежит столь слабому?
Хозяин Аккаде жил в богатом доме. Уже наступила ночь, но в комнате было светло, как днем. У дверей, по углам и на столе стояли медные светильники, и в них горел огонь — высокое яркое пламя. От курильницы поднимался благовонный дым, смешивался с запахом масла. По мягкому ковру приятно было ступать, а плетеные сиденья и вышитые подушки на полу манили отдохнуть после долгой дороги.
Но Лабарту пришел сюда не ради отдыха.
Хозяин города поднялся навстречу и застыл, словно обдумывая ответные слова. Люди назвали бы его человеком зрелым — еще молод и полон сил, но лица уже коснулись первые морщины, следы прожитых лет, смеха и слез. Черные, без единой седой пряди волосы, были заплетены по здешнему обычаю и перевиты цветным шнуром. Желто-красное, цвета сырой глины одеяние ниспадало до полу. Лабарту знал цену такой ткани — купцы, торговавшие с кочевниками, отдавали ее дорого, и брали взамен лишь самую отборную овечью шерсть.
Да, обитатель этого дома богат, знатен и силен, не страшится земных напастей, — так несомненно решил бы любой человек, взглянувший на хозяина Аккаде.
Но Лабарту не был человеком.
Стоявший перед ним лишь недавно стал сам себе хозяином, и сила его была ничтожна.
Что же ты станешь делать? Лабарту едва приметно улыбнулся и усилием воли остановил слова, готовые сорваться с языка. Будешь драться со мной? Позовешь на помощь? Может, рядом ждут те, на чью силу ты опираешься? Колдуны или братья твои и сестры? Иначе отчего ты так спокоен?
Хозяин дома на миг опустил взгляд, а потом поклонился, прижав руки к сердцу. И, выпрямившись, сказал:
— Меня зовут Илку. Со дня, когда Шаррукин построил свою столицу, кровь Аккаде принадлежала мне. Но если тебе нужен этот город — будь в нем хозяином. Я признаю твою силу, твою власть и твое право.
Голос из воспоминаний прозвучал так ясно, будто Илку был рядом. Лабарту улыбнулся. Бывший хозяин Аккаде и впрямь жил недалеко отсюда — вниз по улице, затем свернуть возле оружейной мастерской… Илку остался в городе, и Лабарту не раз благодарил за это судьбу.
Он так помог мне. Мне не пришлось, ошибаясь и оступаясь, постигать простые истины. Он показал мне, как теперь жить среди черноголовых…
Изменилось все: городской уклад, язык, торговля, даже одежда и приветственные слова. Но всему этому легко обучиться, и в первые годы в Аккаде Лабарту тревожило совсем другое.
Но Илку знал ответ.
— В городе можно жить десятки и сотни лет, — говорил Илку. В тот день они шли по берегу канала, в поисках жертвы. — Не сложнее, чем раньше.
— Раньше было не так, — качнул головой Лабарту. Блики искрились на воде, желтые и белые бабочки порхали над зарослями тамариска. Солнечные лучи тушили жажду и возвращали ясность мыслям, и все же Лабарту предвкушал кровь. — Раньше экимму жили открыто и люди страшились их, называли демонами. В ту пору нам приводили преступников, обреченных на смерть, а если их не было, то утром у дверей моего дома ждали жрецы с чашей, наполненной кровью людей или овец. Так они откупались от смерти, и я ни в чем не знал недостатка.
Так странно было говорить об этом. Слова звучали словно обрывок легенды, знакомой, повторенной многократно, и оттого не менее невероятной.
— Я знаю, — согласился Илку. — Но потом терпение людей Шумера кончилось, и они уничтожили почти всех демонов. Немногие оставшиеся в живых бежали, и долгие годы страшились вернуться.
Лабарту глянул искоса — нет ли насмешки в глазах Илку, но тот был серьезен.
— Лучше жить, как сейчас, — продолжал бывший хозяин Аккаде. — Скрываясь среди людей.
— Но как? — Лабарту заметил впереди, у пологого спуска к воде, одинокую женщину. Она полоскала белье и складывала в широкую корзину. Но больше поблизости не было никого, можно было идти не торопясь и продолжать разговор. — Ты на виду, люди знают тебя. Что ты будешь делать, когда минует дюжина лет, и они увидят, что ты не стареешь?
— А что делал ты? — спросил Илку. — Когда жил в степи?
— Я уходил далеко, в другое кочевье, где никто не знал меня, или долгое время кочевал в одиночестве.
Илку засмеялся.
— В городе все проще, — сказал он. — Не надо уходить далеко. Достаточно сменить одежду, ремесло, имя и образ жизни — и ты станешь другим человеком.
Лабарту хотел спросить о многом, но в тот миг вопросы, теснившиеся в голове, отступили под натиском жажды. Илку вновь засмеялся и кивнул. В два прыжка они оказались у воды. Женщина, полоскавшая белье, вздрогнула и выпрямилась, но вскрикнуть уже не успела.
Лабарту тряхнул головой, отгоняя наваждение. Его воспоминания всегда были ярче чем у других людей или экимму и никогда не тускнели. Но в хорошие воспоминания погрузиться приятно, хоть и не время сейчас.
В галерее раздались женские голоса, смех, а потом во двор выбежала служанка и поклонилась, сжав руки на груди.
— Господин Лалия, — сказала она. — Господин Татану ждет на крыше и желает говорить с тобой.
— Я иду, — кивнул Лабарту и поднялся с циновки.
2.
Лабарту смотрел, как заходит солнце. Зиккурат казался черным на фоне пылающего неба, из храма доносились протяжные звуки вечернего гонга. Вода в широком канале сперва заалела, словно свежая кровь, потом потемнела, а после и вовсе стала неразличимой. Кто-то громко читал гимн Уту. Аромат воскурений мешался с запахом ячменных лепешек, доносящимся из внутреннего двора.
Как и в давние времена люди провожали сияющего бога, прощались с ним, чтобы утром встретить вновь.
В детстве, далеком и похожем на сказку, Лабарту спрашивал у матери: «Куда уходит солнце? Оно вернется? А если оно не вернется?» А Тирид смеялась и отвечала, что солнце всегда возвращается утром.
