Сейчас Илку был богат и поставлял оружие и доспехи для воинов лугаля. Десятки рабов трудились в мастерских при доме.
Стражи ворот знали Лабарту и не спросили ни о чем, молча поклонились и пропустили внутрь. Раб со свежим клеймом на плече провел его в комнату, где дожидался хозяин дома.
Илку сидел возле низкого игрального столика, — одетый в простую рубаху, с распущенными волосами. Видно, собирался уже лечь спать, но почувствовал приближение Лабарту, и остался, не ушел в спальные покои.
В комнате было светло: все светильники горели. Потрескивало масло, в воздухе плыл сладковатый дым. Порой Лабарту казалось, что Илку боится оставаться в темноте.
— Я плыву на Дильмун, — сказал Лабарту.
Кто же с порога говорит о делах? — шепнул голос в глубине сознания — тихий, еле слышный, не разобрать чей. Следует сперва выслушать приветственные слова, принять предложенное угощение, спросить о благополучии родных и близких…
Но к чему придерживаться людских обычаев, если рядом нет ни одного человека?
— Я уплываю завтра, — добавил Лабарту.
Илку кивнул, словно в этих словах не было ничего неожиданного, и тогда Лабарту подошел и сел рядом.
— Ты вернешься? — спросил Илку. Он смотрел на игральную доску, будто обдумывал следующий ход. Но фигурки лежали в беспорядке, словно их смахнули по небрежности или в гневе, и кости валялись на полу, под резным столиком. Лабарту подобрал их и бросил на доску. С глухим стуком прокатились они по пути двенадцати созвездий и замерли: четыре и шесть.
— Вернусь, — сказал Лабарту. — Будь хозяином Аккаде до моего возвращения, но если придет более сильный — уступи. Я вернусь и убью его, если откажется повиноваться.
— Дильмун. — Илку улыбнулся, но невесело и отстраненно, словно думал совсем о другом. — Благословенная земля, богатая и чистая… Отчего вдруг? Кто-то принес тебе весть?
— Нет… — отозвался Лабарту. — Но выдался случай и я подумал: судьба ведет меня. Отчего же не плыть? Я был в разных землях, но не пересекал море.
Илку поднял взгляд от игральной доски. В зрачках у него мерцали отблески светильников.
— Море коварно и опасно. Почему ты вдруг говоришь о судьбе? Если бы твои родители были на Дильмуне, весть о них дошла бы и сюда, мы знали бы…
Лабарту поднял руку, жестом прервал его слова.
Если они и живы, то очень далеко отсюда, иначе я давно встретился бы с ними вновь. Но нет, я знаю… они умерли, потому что…
— Я отправляюсь в путь не из-за них, — сказал Лабарту. Илку чуть склонил голову, молча ждал. — Но там, на Дильмуне, жил хозяин моих родителей, повелитель всех пьющих кровь в Шумере. Должно быть, и он погиб во время резни — от небесного огня нет защиты… Но вдруг там остались дети его сердца, хранящие память о нем? Быть может… — Он замолк, пытаясь подобрать слова. Ведь и в самом деле, отчего душа вдруг устремилась за море? Разве можно найти амулет, утерянный на заре юности? Разве вернется сила, утраченная под холодным северным небом? Предназначенное не исполнилось, так к чему искать следы прошлого, к которому нет возврата? — Быть может, я просто устал сидеть на одном месте, — проговорил он наконец. — Должно быть, я все же кочевник, хоть сердце и влечет меня к городам.
Мгновение Илку молчал, а потом кивнул и сказал:
— Ты хозяин Аккаде, ты старший и сильный. Я подчиняюсь твоему слову и буду ждать твоего возвращения. Но перед тем, как отправишься в дорогу, прими от меня дар.
— Дар? — повторил Лабарту и улыбнулся.
Илку поднялся и, звонко хлопнув в ладоши, выкрикнул имя. Где-то в глубине дома зашуршали занавеси, послышались торопливые шаги, и в комнату вбежал слуга. Едва взглянув на своего господина, он припал к земле и так замер. Был он уже не молод, наголо обрит и облачен в чистые длинные одежды. На предплечье блестел медный браслет. Старший среди рабов, надзирающий за другими невольниками… Но от него исходил запах страха, и Лабарту слышал, как колотится его сердце. Все рабы в этом доме боялись своего господина.
— Найди Нидинту, Кури и Адад-Бааля, — сказал Илку. — Пусть собираются в путь. Я отдаю их другому хозяину, и завтра утром они покинут Аккаде.
— Я услышал твои слова и исполню, — ответил раб, не поднимая головы. Потом выпрямился, поклонился, прижав руки к сердцу, и исчез в коридоре.
Зачем, Илку? Неужели ты думаешь, что я отправляюсь в путь без слуг? Татану богат и корабли его готовы к отплытию…Там гребцы, опытные корабельщики и доверенные слуги старика. Зачем мне еще трое?
Лабарту не смог сдержать усмешку, и Илку обернулся, качнул головой.
— Не отказывайся от моего дара, — проговорил он. — Все трое молодые и здоровые, кровь у них — чище утренней росы. Возьми их, пусть они поддержат твою жизнь.
Жертвы…
Становясь богачом, Илку всегда наполнял свой дом рабами, и Лабарту знал, что многих бывший хозяин Аккаде держал лишь ради крови. Когда в твоем доме есть люди, предназначенные в пищу, можно не бояться жажды. Так считали многие экимму, и многие держали при себе человека, кровь которого пили время от времени.
Многие, но не Лабарту.
Человек, живущий рядом и год за годом, иногда даже дюжины лет питающий тебя своей кровью… В этом не было преступления против законов и правил, установленных в незапамятные времена. Но все же Лабарту неприятно было даже думать о таком.
— Я не держу жертв. — Ему показалось, что слова звучат слишком резко, и все же не смог сдержаться. — Когда мне понадобиться кровь — я найду ее. Мне нет нужды везти их с собой.
— Ты отправляешься в море, — возразил Илку. — Многое может случиться в море. Ты пойдешь через другие земли, кто знает, каковы экимму, живущие там? Если ты повезешь с собой мой дар, тебе не придется спрашивать разрешение пить кровь в чужих городах. Возьми их, прошу.
— Я не привык сдерживаться, — проговорил Лабарту. — Быть может, я убью их, утоляя жажду.
— Они твои, — засмеялся Илку. — Делай с ними, что хочешь!
Лабарту рассмеялся вместе с ним, а потом, поднявшись с расшитых подушек, сказал:
— Ты мой друг, как я могу не принять твой дар? Но, может быть, я и не прикоснусь к ним. Может быть, они вернутся в Аккаде без единого следа от клыков.
— Может быть, — согласился Илку, все еще улыбаясь. — Просто возьми их с собой.
1.
Рассвело, и первые солнечные блики играли на волнах за бортом. Своевольные, мутные воды Тигра все быстрее влекли корабли вниз по течению, и попутный ветер раздувал паруса. Голоса людей на пристани, крики птиц и шум ветра — прощание с Аккаде. Впервые за много лет покинуть свой город и отправиться в путь…
После бессонной ночи клонило в сон, и хотелось опустится на тростниковый настил и спать, пока солнце не поднимется к зениту, пока не переменится ветер и гребцы не налягут на весла под окрики корабельщика… Но Лабарту стоял на корме и смотрел на пристань уплывающую вдаль.
Еще затемно город проснулся и ожил — столько нужно успеть сделать, пока не настало время полуденного зноя. Ремесленники спешили приняться за работу, торговцы открывали лавки… В мастерских при доме Илку уже разожгли огонь в печах, запахло раскаленным металлом и стало жарко, как в разгар лета. А сам Илку, должно быть, беседует с надсмотрщиком за рабами, или идет во дворец в сопровождении писца и телохранителя. В храме жрецы поют гимны и возносят утренние жертвы, а внизу, у подножия зиккурата многоголосая толпа уже заполнила площадь. Кто раскладывает товар, кто торгуется взахлеб, и вот-вот начнется представление с ручными медведями и обезьянами из далеких стран…
Лабарту закрыл глаза. Запахи города отдалялись, исчезали, и почти не заглушали аромата прибрежных цветов, воды и утреннего солнца.
Уплываем. Скоро скроется из виду мой город.
Аккаде. Отсюда, с кормы уходящего в странствие корабля, город этот вновь казался столь же необычным и чудесным, как и трижды по шестьдесят лет назад, когда Лабарту впервые подошел к его воротам. Город, выстроенный по приказу Шаррукина, царская столица, источник страха и порядка. Перед ним трепещут черноголовые и дикие кочевые племена. Люди говорят: нет подобного этому городу, боги благословили Аккаде, дали ему власть и славу.
И вся его кровь принадлежит мне.
Мне не быть сильным, предназначение мое не исполнилось. Но все экимму Аккаде склонились передо мной, и я — хозяин величайшего города. Я достиг того, чего хотел.
Так ли? Мысль эта не принесла с собой ни гордости, ни покоя. Ничего. Словно это были лишь слова, и ничего не стояло за ними.
Но я хозяин Аккаде. Я…
Солнечные лучи уже касались кожи, ласкали, звали к себе. И Лабарту отвернулся от исчезающего города и взглянул на солнце.
От сердца разлилось тепло, потекло по жилам — сияющий золотой свет. Еще сильней захотелось спать, и в этот миг Лабарту жалел лишь о том, что нельзя погрузиться в сон прямо так — стоя на палубе и не сводя глаз с солнечного диска.
