Все остальные – даже прекрасные танцоры – на выход. А меня выпроводят ещё раньше, чтобы не портила картину.
Я рыдала и никак не могла нарыдаться. Тёрла лицо руками, размазывая по щекам грязь, которую собрала с перил. И ржавчину, намертво въевшуюся в ладони. Она не сходит. Наоборот, каждый раз, когда мою руки, замечаю как новые и новые бурые пятна расползаются по коже.
Меня спугнул неясный звук, шедший сверху. Я быстро вытерла лицо и поднялась на ноги. Долгий взгляд сквозь тёмную пустоту пролётов. Тишина. Затем едва различимый шорох и всхлип, словно кто-то тихонько плакал там, наверху. Я поднималась по лестнице, ускоряя шаг. Тихие всхлипы, оборванные стоны. Совсем рядом. Наверное, уже на этой площадке… Нет. Никого.
Ещё один пролёт, и снова звук замер в тот самый момент, когда я почувствовала, что вот-вот услышу его отчётливо. Я проходила площадки одну за другой – и никого. Голые стены, обшарпанные ступени, наглухо запертые двери. Чёрной лестницей больше не пользуется никто во всём подъезде – только старуха.
Всего один пролёт до квартиры, как вдруг… Я снова услышала всхлип, но он шёл снизу – оттуда, откуда я только что ушла! Что за бред? Я спустилась на пролёт вниз, и снова никого. В окне лестничной клетки была распахнута форточка. Сквозняк гулял по площадке, заставляя скособоченную раму стонать от каждого порыва. То, что я слышала… неужели ветер?
Когда я вернулась, в квартире было тихо. Выдох: всё, что угодно, только бы не видеть и не слышать её. Мне снова почудились какие-то всхлипы. Да, точно. Войдя в комнату, я услышала их ещё отчётливее. Шагнула к кровати, задрала ковёр и собиралась прислонить ухо к двери, но так и не сделала этого. Дверь! Она открывала её – на ручке красные мясные ошмётки – она входила ко мне!
Мгновенно всхлипывания за стеной смолкли. Я опустила ковёр и осмотрела свои вещи. На первый взгляд ничего не тронуто… Я чувствовала, как холодели ноги, как ледяной и липкий страх подступал ко мне. Глаза блуждали по комнате, как вдруг… Моя расчёска! Она лежала на прежнем месте, на тумбочке у зеркала, но она её трогала. Длинные грязно-серые волосы – волосы из проклятого парика – застряли между зубцами. Кулаки сжались сами собой.
Я возвращаюсь туда только к ночи, чтобы не видеть её перекошенного лица, не слышать шаркающих шагов, не ощущать «случайных» прикосновений её трясущихся ледяных рук и зловонного дыхания, когда она подходит ближе и ближе. А теперь, когда меня не бывает дома, старуха входит в мою комнату, трогает мои вещи, а может, ещё и лежит на моей постели… Зачем? Что ей нужно от меня?
Голова шла кругом от мыслей, я долго не могла уснуть, вслушиваясь в тишину за стеной. Ни звука. Ни всхлипов, ни топота, ни вздохов. Мёртвая тишина и вой ветра, от которого протяжно скрипели рассохшиеся рамы.
Проснувшись, я хотела сбежать, но столкнулась со старухой на кухне. Да ещё неудачно: она стояла прямо за порогом, а я, не ожидавшая этого, случайно толкнула её дверью. Старуха выронила пузырёк с таблетками от сердца, и они рассыпались по грязному паласу. «У тебя глазки хорошие, дочка. Ты уж прибери, прибери…» Она повторяла последнее слово снова и снова, пока я ползала по полу, собирая таблетки в ладонь вместе с липнувшим к ним мусором и волосами. «До чего же их много! Тут на пять банок хватит!» – думала я. А она всё шептала и шептала: «Прибери, прибери, прибери…». И в её шёпоте мне стали слышаться какие-то другие слова: «побори», «побери», «приговори»…
Я высыпала собранные таблетки на стол, и, не дожидаясь благодарности, оделась и вышла. Я не сказала старухе, что знаю о том, что она заходила в мою комнату. В конце концов, я живу у неё бесплатно, и, конечно, она считает, что я должна ей по гроб жизни, поэтому не стесняется входить, пока меня нет, и брать мои вещи. Пререкаться с ней мне не хотелось. А хотелось только одного – уйти. И чем дальше от неё, тем лучше.
Утром в академии я подсматривала за выпускным классом на общей репетиции «Сильфиды». Стоя за стеклом, я чувствовала себя воровкой, хотя, переведясь сюда, должна была бы быть в зале вместе со всеми.
Девочек было четверо. Мальчиков, на удивление, больше – целых шестеро. Я знала, что одна из девочек-выпускниц этого года не дожила до выпуска нескольких месяцев, как говорят, из-за внезапной остановки сердца, а другая травмировала ногу, хотя могла побороться с Женей за главную партию в спектакле – это обсуждалось в соцсетях.
Разогрев уже подходил к концу, и девочки делали прыжковые комбинации, готовясь к работе с партиями. Первой моё внимание захватила Эмма. Она делала сиссон по диагонали в первом арабеске. Есть над чем работать. Мне показалось, что к концу сбился темп, как будто она выдохлась. Сама девушка выглядела чересчур худой и замученной. Репетитор сделала ей несколько замечаний.
Следом шла Таня. Тот же сиссон, но шаг сильнее и одновременно тяжелее. У неё противоположная Эмме проблема – девушка явно тяжела. Возможно, тот самый нередкий случай, когда худенькая девочка в подростковом возрасте превратилась в девушку с формами. Она пытается это скрыть: я заметила выпиравшие из-под купальника ленты бандажа, перетягивавшего грудь. Но не грудь, так бёдра выдают её с головой. Генетика не на её стороне, если хочет танцевать, придётся жертвовать каждый день.
Из-за таких балерин и считается, что балетные ничего не едят. Им приходится мучить себя, потому что даже огромные физические нагрузки не компенсируют заложенную природой предрасположенность к чисто женской фигуре.
Те, кому с фигурой повезло больше, могут следить за диетой вполглаза – всё сгорит на репетициях. Главное, пережить переходный возраст, когда тело начинает расползаться, прыжок деградирует, как ни занимайся, даже растяжка может ухудшиться. У меня так и было, но этот кошмар давно позади.
Лера. Красивая девушка. Хотя, возможно, не столько классически красивая, сколько грациозная и какая-то… Андрогинная. Лёгкие прыжки: носок-стопа-носок-стопа. Её сиссон чистый. Но глаза… невыразительные, полуприкрытые, как будто она спит. Мимики нет вовсе. Репетитор подмечает то же: за дверью мне хорошо слышно, как она просит девушку не забывать про лицо – но её голос звучит равнодушно, как будто эти слова она произносит изо дня в день и уже не надеется, что они будут услышаны.
Последняя, конечно, идеальная Женя. Здесь всё безупречно: и сам сиссон, и выражение лица. Она работает как хорошо отлаженный механизм: чётко, сильно бьют по паркету ноги, руки в выверенном до миллиметра положении, каждое движение точно в такт и улыбка… Улыбка во
