и добавил: – Она ждет вас внизу.
– Спасибо… спасибо вам. Звучит, конечно, глупо… но что еще остается?..
– Идти сможете?
– Думаю, да.
– Я провожу вас вниз. – Тон коменданта был как всегда бескомпромиссен.
В гостиной горели еще две свечи, и Фрина, одетая в чужое женское пальто с поясом, сидела между ними и пила. Миссис Паско, полностью одетая, пряча глаза, возилась среди обломков. Казалось, будто она завершает дело, которое прежде оставила незаконченным.
– Дорогой, ты цел? – Голос жены все еще был надломлен истерикой, но звучал так же нежно, как и всегда. Джеральд, забыв о синяках и мыслях о сотрясении мозга, повлек ее к себе в объятия. Они долго стояли молча, обхватив друг друга, а затем Джеральд нашел в себе силы взглянуть ей в лицо.
– Я с тобой, – сказала она и отвела глаза. – Не беспокойся.
Тихо и незаметно комендант Шоткрофт отступил в тень. Не видя его, Фрина допила свой напиток. Джеральд предположил, что этот коктейль подала ей миссис Паско.
В том углу, где возилась хозяйка гостиницы, было очень темно, но ее труды, похоже, мало что приносили; и ни она ничего не сказала своим постояльцам, ни они – ей. У дверей Фрина вдруг сняла с себя чужое пальто и бросила его на стул. Ее ночная рубашка порвалась так основательно, что она предстала практически обнаженной. И, хотя света, как и прежде, было мало, Джеральд все же увидел, как враждебно блеснули глаза хозяйки, обращенные к красивому телу Фрины.
– Можно взять одну свечу? – спросил он, чувствуя, как понемногу приходит в норму.
Миссис Паско его вежливость не оценила, продолжая злобно сверлить пару взглядом и застыв в окостенелой позе. Так что супруги сами посветили себе путь, пробираясь сквозь дебри сломанной мебели к развалинам снятого ими номера. Доспехи самурая так и валялись на полу, дверь в покои коменданта была плотно закрыта.
Вонь мертвецов к тому моменту почти уже выветрилась.
Они спустились вниз в семь утра. Несмотря на ранний час, миссис Паско успела на удивление многое восстановить, и гостиная стала выглядеть почти как раньше.
В вестибюле никто не дежурил, и Джеральд с Фриной отбыли, не попрощавшись.
По Рейк-стрит колесил молочник, но Джеральд заметил, что на его тележке написано название другого города. Однако маленький мальчик, которого они встретили чуть позже, идущий к неясной, но однозначно определенной цели, вполне мог быть местным жителем; и когда супруги достигли Стейшн-роуд – увидели небольшой участок земли, где уже молча работали люди с лопатами в руках. Они были толстыми, как мухи на ране, и такими же иссиня-черными. Над их головами, на высокой калитке, стальные литеры складывались в:
НОВОЕ МУНИЦИПАЛЬНОЕ КЛАДБИЩЕ
В сумерках прошлого вечера Джеральд и Фрина их не заметили.
Теперь же, в мягком свете осеннего утра вид траурных молчаливых тружеников был ужасен; но Фрина, похоже, так не считала. Наоборот, ее щеки залил румянец, а мягкие губы вдруг чувственно очертились, мимолетно напрягшись.
Она, казалось, забыла про присутствие Джеральда ненадолго, и он смог – впервые со вчерашнего вечера, – получше к ней присмотреться. В следующее мновение она уже казалась собой, прежней; но в за эту секунду Джеральд осознал, что их что-то разделило – они не станут это обсуждать впредь, но забыть никогда не смогут.
Фенвилл никогда раньше не бывал в «Антресоли», но решил, что, раз Энн считает это место вполне пристойным, туда они и направятся – незачем сорить деньгами где-то еще, в более фешенебельных местах; он и экскурсию-то смог позволить лишь потому, что получил в тот квартал от матери больше денег, чем обычно. А затем, как только он вошел в ресторан – и еще до того, как они сели за стол, – он влюбился в другую.
Впервые он увидел ее через расписной стеклянный экран. Ширма, застекленная лишь в верхней части, отделяла основную зону ресторана от вестибюля, где напитки подавали на лакированные трехногие столики. Пока Энн снимала шубу, Фенвилл сидел за одним из этих столиков, отбиваясь от двух заботливых юношей-официантов в льняных куртках; и на другом конце зала, далеко не полностью занятого гостями, он увидел эту женщину – сидевшую в одиночестве за столиком у стены. Расстояние, тусклый свет и бегущие по стеклу яркие маленькие цветочки, нарисованные по краям, не позволили тогда всерьез счесть ее образ волнующим, будоражащим, и Фенвилл просто легонько одернул себя. Когда Энн подсела к нему, он заказал коктейли – и выпил свой неспешно, смакуя, с апломбом, приличествующим окружению.
Вскоре, когда освободился более уединенный столик за ширмой, им предложили туда перейти. Тогда-то ситуация и вышла из-под контроля. Лысый метрдотель, довольно изучая взглядом исподлобья мягкие роскошные формы Энн, провел их через весь зал к столику у дальней стены – недалеко от места, занятого одинокой женщиной. Оказалось, даже просто пройти мимо нее и сохранить самообладание – не так-то просто, как Фенвилл думал.
Официанты пригласили его сделать заказ, но аппетит, который он, может, раньше и испытывал к экзотическим перечисленным блюдам, покинул Фенвилла. Энн была обаятельней, чем когда-либо, но ее искусные старания поделиться с ним уверенностью оказались тщетны. Да и вино, когда его поставили им на столик, не отшелушило его, а лишь укрепило скорлупу трезвости.
Женщину за другим столиком, которую он теперь видел лучше, правильнее было бы назвать девушкой – с виду она казалась даже моложе, чем Энн. На ней было черное платье с открытым верхом; из-за фасона ее плечи и руки выглядели более бледными и желанными, чем Фенвилл мог вообразить. Русые волосы, перевязанные черным бантом, мягкой полутенью спадали по бокам круглого, кукольного, печально-прекрасного лица с большими, расставленными шире, чем это предписывают условные стандарты красоты, глазами. Ее руки так и порхали над тарелкой, но казалось, что ест девушка так же мало, как и Фенвилл. Ей подали несколько блюд – но вскоре унесли, ибо те, остыв, так и остались нетронутыми. Фенвилл слышал ее тихий музыкальный голос, когда она обращалась к официантам, но не сказанные ею слова. Он слушал ее с болью в сердце, стараясь быть внимательным к Энн – в условиях, к которым он, во всяком случае, был совершенно непривычен. Другая девушка выглядела куда увереннее, хотя обстоятельства ее пребывания в ресторане казались ему несколько необычными. Фенвилл заметил, что она даже не пьет – расхожая официантская головная боль, частенько дающая о себе знать в случае с посетительницами женского пола. С другой стороны, девушка казалась несчастной – она была бледна и
