Аккумулятор решил не падать из окна, остановился в лужице и принялся купаться. Санёк одеревеневшими пальцами подобрал его и сунул в карман. Туда же крышечку и сам телефон. Пускай пока побудут отдельно друг от друга.
В окно на него смотрел тот самый парк Уэно, куда ненавязчиво пригласил его Каору. Сверху – зеленый мохнатый ковер с холмами-деревьями и провалами-лужайками. Как его там? Обама, дождь освежающий молодую листву, и правда освежил по полной. Вероятно, где-то там, за этими деревьями, прятался храм. Там же спали после долгого дня зоопарк и с десяток музеев. Там же бродила Садако.
Какие они еще истории рассказывали? О кошке с двумя хвостами. Гайрайго смешно шипела. Шишкина влезла с тупой бабкой. Алиса рассказала о водяном призраке. Реально так рассказала. Вполне себе похоже на правду. Каору – о писателе, но, кажется, Санёк это уже где-то видел или слышал.
Взгляд упал на лужицы на подоконнике. Как там было? Писатель наклонился и увидел отражение воина.
Ничего Санёк в луже не увидел. Только черную тень, которую сам же и отбросил.
Была еще история о взбесившемся кимоно. О Черном Альпинисте!
Санёк снова посмотрел в окно. Может, Альпинист не только в горах помогает? А что, если Санёк сейчас изобразит Человека-паука и вылезет в окно, прикрепившись к стене порванной футболкой? Появится Альпинист или нет?
Дождь забарабанил по затылку. Санёк убрал голову из окна и снова сел в нише.
Где Эверест, а где Фудзияма! Альпинист не добежит. Не успеет.
Заметил молоточек на полу. У Вади был точно такой же! Стащил с окна на их этаже. Камикадзе… Часы разбил…
Часы! Время, идущее вспять. А что, если их еще можно найти и собрать? Что, если можно запустить время в обратную сторону? Он тогда будет сидеть в той забегаловке, где они вчера обедали, и глаз не поднимет. Нет! Он вообще не пойдет в лапшичную, постоит на улице. А лучше полежит в номере гостиницы. Еще лучше – вообще не поедет в Японию. Ведь Миха не поехал. Валяется сейчас в больнице с аппендицитом, счастливчик.
Санёк бросился к лестнице. В душе он отлично понимал, что разбитые часы собрать не удастся. Он помнил, как звенело стекло, как разлетались шестеренки. Как Анель ногой поддевала хрупкие детали. Но если все это собрать в горсть и отнести мастеру – в Японии самые лучшие мастера, – может, получится что-то восстановить?
В первую секунду, когда он увидел идеально блестящий пол вокруг диванов, где они сидели какие-нибудь пару часов назад, Санёк решил, что ошибся. Что спустился не по той лестнице. Что пришел не на тот этаж.
Но стоящая в стороне ширма, знакомый вид на окно, диваны, которые, казалось, еще хранили отпечатки сидевших здесь людей, – все говорило о том, что пришел он правильно. Но на полу – ни винтика, ни гаечки. Молоток исчез. Стекла испарились.
А если поискать в том же месте, где нашли эти часы? Пробежаться по помойкам? Может, там отыщутся другие, тоже идущие вспять?
Санёк рванул на выход.
Узкий коридор, стойка регистрации. Улыбнулась худенькая девушка, администратор. Уже около двери вспомнились слова Каору о зонтиках. Высокая деревянная стойка хранила единственный зонт. Черная ручка. Черный железный каркас, прозрачная полиэтиленовая ткань.
Зонт как будто сразу подстроился под Саньку: закорючка ручки удобно легла в ладонь.
Распахнутые двери впустили в холл гостиницы душный токийский вечер. Одежда пропиталась сыростью. Зонт щелкнул.
Уже бредя по улице, Санёк понял, что не найдет ничего. Прошел целый день. Трудолюбивые японцы давно собрали весь мусор. Встреченные урны сверкали чистотой. Заглядывать в каждую при таком скоплении народа было неудобно. Оставалось только плыть вслед за всеми, просто переставляя ноги.
Толпа! Откуда на этом острове такая толпа? Ешь рис и размножаешься почкованием?
Санёк пер напролом, шагал по лужам, разбрызгивая воду, но… никого так и не смог коснуться. Японцы неуловимыми движениями обходили его. Даже зонтик его ни разу не был задет.
Эта осторожность и деликатность начинала бесить. Культурные нашлись! Добрые! А как проклятья на других насылать? Где их доброта?
Толпа на перекрестке копилась. Вновь подходящие спокойно занимали свободное место, не пытаясь пролезть вперед, притереться теснее или занять более выгодную позицию. Все стояли спокойно, прячась под своими зонтиками. И даже капли с зонтов не попадали на людей.
Ярость ударила в голову. Захотелось сложить прозрачный купол и начать лупить им направо и налево. Захотелось пробиться вперед и броситься под чинно идущие с правильной скоростью машины. Захотелось домой, где все неправильно, где люди ближе друг другу, где нет этой холодной отчужденности.
Загорелся зеленый, и толпа хлынула на толпу. Санёк пошел в общем потоке.
Сейчас эти две толпы сойдутся, и начнется драка, из которой живыми выйдут не все. Кто-то потеряется, растворится, растает в каплях дождя.
Ничего не произошло. Санька благополучно потоком донесло до пешеходной дорожки. Потом он еще немного прошел, подчиняясь общему направлению движения. В какой-то момент ему это даже понравилось – просто идти, куда все, подстраиваться под чужой ритм, под чужое желание.
Он споткнулся, когда понял, что идут люди все-таки не просто так, а по делам. Идут куда-то. А он – никуда. Поэтому их пути ну никак не совпадали. Тогда он уже сам свернул с ярко освещенной улицы и оказался там, куда не собирался, но куда его настойчиво звали.
В парке Уэно.
Дождь почти закончился. Невесомые капли пронизали воздух, покрыв зелень серым налетом. Все здесь было тихо, спокойно, недвижимо.
Санёк стоял на краю дорожки, смотрел на аккуратно подстриженный газончик, и в нем уже ничего не рождалось. Ни ненависти, ни зависти. Ему теперь никто не поможет. Он не обратится ни к Шишкиной, ни к Алисе, не расскажет обо всем Илье, не ответит на бесконечные вопросы Вади. Да, он может позвонить матери, пожаловаться отцу, но они не поверят. Они знают своего сына Санька, а то, что перед ними предстанет, Саньком быть никак не может. Он обречен. Остается только умереть.
На фоне серой листвы ярким пятном выделялась клумба с резко-голубыми цветами. Они дружными кубышками теснились на ветках. И даже как будто чувствовался их запах, такой же резкий и голубой.
Вид цветов вырвал Санька из грустных мыслей. Голубой цвет раздражал. Отвлекал. И еще больше отвлекала склонившаяся над цветами белесая фигура. Это была девушка, одетая в национальный японский костюм – несколько халатов торчали друг из-под друга, а сверху все это венчало что-то явно тяжелое с широким поясом. Как его там? Кимоно… И только волосы были распущенные и мокрые. Маленький тряпичный зонтик девушку не спасал, хотя она его и держала над головой. У девушки было сильно набеленное лицо с ярко подведенными бровями и глазами. Они словно были заново нарисованы на абсолютно белом фоне. Алые губы выделялись на белом тревожной каплей.
