В случае Дэна, однако, стремление понять причины совершения убийств и образ мышления убийц определялось тем, что его брат и сестра были убиты. Возможно, именно этим.
Теперь же, благоухая спиртом и какими-то другими химикалиями, которые используются в патологоанатомической лаборатории, широко улыбаясь Дэну, Лютер Уильямс продолжил:
— Послушай, Дэнни, на следующей неделе состоятся действительно потрясающие дебаты между…
Дэн прервал его:
— Лютер, ты меня извини, но у меня нет времени на болтовню. Мне нужны кое-какие сведения, и срочно.
— А с чего такая спешка?
— Мне хочется отлить.
— Послушай, Дэнни, я знаю, политика вызывает у тебя зевоту…
— Нет, дело не в этом. — Лицо Дэна стало очень серьезным. — Мне действительно хочется пи-пи.
Лютер вздохнул:
— Придет день, когда тоталитаристы возьмут верх, и они примут законы, по которым ты не сможешь справить малую нужду, не получив разрешения официального представителя Федеральной комиссии по моче.
— Ой!
— Вот тогда ты придешь ко мне с наполненным до предела мочевым пузырем и скажешь: «Лютер, господи, почему ты не предупредил меня, кто эти люди?»
— Нет, нет, я обещаю, что уползу в какой-нибудь подвал, один, и позволю моему мочевому пузырю разорваться. Обещаю, чего там, клянусь, что не побеспокою тебя.
— Да, потому что ты действительно скорее позволишь своему мочевому пузырю разорваться, чем согласишься выслушать меня, а зря.
Лютер сидел за лабораторным столом на стуле с колесиками. Дэн пододвинул другой стул, сел перед ним.
— Ладно. Поразите меня своими научными открытиями, доктор Уильямс. Прошлой ночью вы получили трех необычных клиентов. Маккэффри, Хоффрица и Купера.
— Их вскрытие намечено на этот вечер.
— То есть с ними еще не работали?
— У нас запарка, Дэнни. Людей нынче убивают быстрее, чем мы успеваем их вскрывать.
— Похоже на нарушение принципов свободного предпринимательства.
— Не понял?
— Предложение превышает спрос.
— Ты думаешь, это не так? А чего бы тебе не зайти в морг, не взглянуть на столы с наваленными один на другой трупами?
— Нет, благодарю, хотя ты предлагаешь приятную экскурсию.
— Скоро мы будем рассовывать их по чуланам и обкладывать мешками со льдом.
— Ты, по крайней мере, видел тех троих, что меня интересуют?
— Да, конечно.
— Можешь ты что-нибудь о них сказать?
— Они мертвы.
— Как только тоталитаристы возьмут верх, они первым делом покончат со всеми слишком умными чернокожими патологоанатомами.
— Слушай, именно об этом я тебе и толкую! — воскликнул Лютер.
— Ты осмотрел их ранения? Темное лицо потемнело еще больше.
— Никогда не видел ничего подобного. У каждого трупа множество следов от ударов, десятки, даже сотни. Живого места нет. Ужас какой-то. И однако нет двух одинаковых следов. Все кости переломаны поразному, нет каких-то закономерностей. Вскрытие, конечно, даст более точную информацию, но предварительно я могу сказать, что кости где-то сломаны, где-то раздроблены, а где-то… раздавлены. И я представить себе не могу, как некий тупой предмет, использованный в качестве дубинки, может превратить кость в порошок. Удар ломает кость, дробит ее, если это удар. Но растолочь удар не может, такое случается, если автомобиль врезается в пешехода и размазывает его по кирпичной стене. Можно, конечно, раздавить кость, прилагая давление, но это должно быть чертовски большое давление.
— Так чем же их били?
— Ты меня не понимаешь. Видишь ли, когда человека бьют так сильно и так долго, как вроде бы били этих парней, ты находишь какие-то закономерности, можешь сказать, что его били, скажем, молотком с закругленной ударной поверхностью диаметром один дюйм, с притупленной кромкой. Или били ломом, или обухом топора, книгой, батоном салями. То есть, осматривая следы от ударов, обычно можно понять, чем они наносились. Но не на этот раз. Все переломы и ранения разные, словно убийцы применяли великое множество орудий убийства.
Дэн подергал левую мочку.
— Полагаю, мы отметем версию, согласно которой убийца вошел в дом с чемоданом, набитым тупыми орудиями убийства, потому что он — большой любитель разнообразия. Я не думаю, что жертвы спокойно стояли и ждали, пока он сменит молоток на сковороду, а сковороду — на ломик.
— Я бы сказал, что это логичное предположение. Дело в том… я не заметил ни одной раны или перелома от удара молотка, сковороды или лома. Каждый след от удара не просто отличается от других, он уникален, он совершенно необычной формы.
— Есть идеи?
— Знаешь, если бы мы были персонажами одного из старых романов про Фу Манчу, я бы сказал, что мы имеем дело со злодеем, который изобрел дьявольское оружие, некую машину-компрессор, которая обладает большей мощью, чем Арнольд Шварценеггер с кузнечным молотом.
Любопытная версия. Но маловероятная.
— Ты когда-нибудь читал Сакса Ромера [10], эти старые книжки о Фу Манчу? Черт, в них полным-полно экзотического оружия, приводятся необычные способы убийства.
— Слушай, это же реальная жизнь.
— Да, вроде бы так говорят.
— Реальная жизнь — не романы про Фу Манчу. Лютер пожал плечами:
— У меня такой уверенности нет. Ты в последнее время смотришь выпуски новостей?
— Мне нужно что-нибудь получше, чем ссылка на роман про Фу Манчу, Лютер. В этом расследовании мне нужна конкретная помощь.
Их взгляды встретились.
И Лютер ответил ему, совершенно серьезно, без намека на шутку:
— Но именно так они выглядят, Дэнни. Словно их забил до смерти мощный удар воздушной волны.
18
После того как Лауре удалось убедить девочку вылезти из-под письменного стола, она вывела ее из гипнотического состояния. Конечно, не до конца: полностью сознание к ребенку не вернулось. Мелани вышла из гипнотического транса, но осталась в полукататоническом состоянии, в каком пребывала с того самого момента, как ее нашла полиция.
Лаура лелеяла надежду, что выход из гипноза оборвет и кататонию. На какие-то мгновения глаза ребенка встретились с глазами Лауры, она протянула ручку и коснулась ее щеки, словно не веря в присутствие матери.
— Оставайся со мной, крошка. Не уходи от меня. Оставайся со мной.
Но девочка соскользнула в собственный мир. Контакт с реальностью был, но короткий, очень короткий.
Сеанс гипноза отнял много сил у Мелани. Ее лицо побледнело от усталости, глаза налились кровью. Лаура уложила Мелани на кровать, и девочка заснула, едва ее голова коснулась подушки.
Вернувшись в гостиную, Лаура увидела, что Эрл Бенсон на ногах и без пиджака. Он также достал пистолет из плечевой кобуры и держал его в правой руке, наготове, словно думал, что необходимость воспользоваться им может возникнуть в любую минуту. Он стоял у французского окна, под прикрытием стены, смотрел на улицу, на его широком лице отражалась тревога.
— Эрл? — позвала она. Он коротко глянул на нее.
— Где Мелани?
— Спит.
Он вновь повернулся к улице.
— Лучше оставайтесь с ней.
У нее перехватило дыхание. Она судорожно сглотнула слюну.
— Что случилось?
— Может, и ничего. Полчаса тому назад на противоположной стороне улицы остановился фургон телефонной компании. Никто из него не вышел.
Она подошла, встала рядом с ним.
Серо-синий фургон с белыми надписями на борту стоял напротив ее дома, чуть выше по склону холма, наполовину на солнце, наполовину в тени палисандрового дерева. Выглядел он точь-в-точь как другие фургоны телефонной компании, которые ранее попадались ей на глаза: она не нашла в нем ничего особенного, ничего угрожающего.
— А почему он показался вам подозрительным? — спросила она.
— Как я и говорил, до сих пор из фургона никто не выходил.
— Может, монтер решил вздремнуть за счет компании?
