преследователей. Но это было не так. Хозяин знал, что этот человек находится в одной из комнат на втором этаже. Он даже знал, в
какой именно комнате. Он улыбнулся, подумав о злой маленькой девочке, у которой не было голоса.
Своей самой талантливой ученице.
Он был доволен тем, что позволил ей повеселиться с ним.
Этот человек был ничтожеством.
Более чем незначительным.
Как и в случае с первым новоприбывшим, Марком Коди, которого он отправил из этого мира просто потому, что тот был тупицей. Хозяин предпочитал живые сеансы пыток с интересными, умными людьми. Ничто так не возбуждает, как вечер, проведенный за тем, как умные люди излагают свои доводы в перерывах между моментами сильной агонии.
Такие люди были в пути даже сейчас. Он чувствовал, что они где-то там, блуждающие, потерянные души, которые с каждой минутой становились все более отчаявшимися и напуганными. Скоро они придут к нему домой, надеясь на ложную помощь. Он не мог читать их мысли, но мог что-то чувствовать о них. Среди них была одна, которая излучала что-то особенное, внутреннюю энергию, которая намекала на способности, о которых она, вероятно, и не подозревала. Девушка. Харизматичная личность, которую многие обожали. Но он также чувствовал в ней глубокую уязвимость.
Он хотел узнать о ней больше.
Он снова закрыл глаза, вошел в другое медитативное состояние и сосредоточил силу в своем сознании, эту живую массу энергии, которая была почти как отдельный организм, существующий внутри оболочки его физического тела, интимный симбиоз уникальных существ. Его разум гудел от энергии, и он чувствовал, как сквозь него проносятся тонкие электрические разряды, которые всегда сопровождали эти моменты.
Его разум посылал энергетические импульсы, похожие на психические щупальца.
Радар, который улавливал обычно незаметные мозговые волны.
А иногда и расшифровывал их.
Дрим, - подумал он.
Теперь он знал ее имя, поймал его, как светлячка в воздухе. С каждым мгновением он узнавал о ней все больше. Она становилась все ближе и ближе. Дрим была высоконравственной личностью. Большинство людей воспринимали ее как силу добра. По-настоящему порядочный человек. Сила его восприятия ее была необычной, что еще раз свидетельствовало о редких способностях, которых она не понимала.
Глаза Хозяина резко открылись.
Он подошел к бару и налил себе выпить. Старый шотландский виски со льдом в слегка заиндевевшем бокале. Он почти не замечал опьяняющего действия алкоголя - его организм перерабатывал алкоголь эффективнее, чем человеческий, - но это оказывало успокаивающее действие.
Он был удивлен, обнаружив, что нуждается в жидком утешении.
Дрим.
Он несколько раз беззвучно повторил это название, смакуя его, как прекрасное вино.
Он налил себе еще.
Что-то происходило в его владениях. Что-то необычное и вызывающее беспокойство. Вызывающее беспокойство, потому что ни одна из его попыток точно определить природу этого явления не увенчалась успехом. В последнее время его способность воспринимать происходящее ослабла, вспыхивая и угасая, как радиопередачи из отдаленного места. Это проникновение в душу девушки было самым ясным сигналом, который он получил за последние месяцы.
Даже его боги, духи смерти, молчали.
Теперь он снова воззвал к ним.
Умоляя их о наставлении.
Шивар!
Миндрагин!
Ничего.
Все та же ноющая небесная пустота.
Он налил себе еще.
Дрим, - подумал он.
Новая навязчивая идея росла в его душе, как злокачественная опухоль.
Дрим?
Что ты такое?
Как я могу развратить тебя?
* * *
Предположение Хозяина об обстоятельствах, в которых оказался Эдди Кинг, было верным. Он снова был пленником. Снова рабом. Он лежал, распростершись на спине, на плюшевой кровати немой девушки, уставившись на бархатный балдахин. Его руки были привязаны к поручням в изголовье, а на лице были накрепко закреплены кожаные ремни от футбольного мяча. Его лодыжки были привязаны к столбикам в изножье кровати. Его путы становились все туже и неудобнее с каждым разом, когда он пытался освободиться от них, настолько, что он опасался нарушения кровообращения в конечностях.
Теперь он был сосредоточен на ощущении дискомфорта. Обстоятельства, которые привели его в это место, - по крайней мере, на время - перестали иметь значение, его охватила паника, которая нарастала каждый раз, когда узлы на его запястьях и лодыжках затягивались чуть сильнее. А во рту у него был кусок пластика - слово "кляп" подходило по многим параметрам. Он знал, что кляп прочно прикреплен к устройству, охватывающему его голову, но не мог подавить растущий страх, что проглотит его и подавится.
Жизель сидела за письменным столом, склонившись над блокнотом. Она работала уже почти час. Гусиное перо в ее руке безостановочно двигалось, останавливаясь только тогда, когда она останавливалась, чтобы открыть новую страницу. Эдди понятия не имел, о чем она могла писать. Она не могла без конца рассказывать о том, что сделала с ним. Просто рассказывать было особо нечего. Он недооценил ее. Что ж, это было преуменьшение грандиозных масштабов. Она с ошеломляющей легкостью установила над ним свое господство. Так что, возможно, она писала о чем-то другом.
Длинное бархатное платье исчезло. Теперь она была обнажена, за исключением пары черных кружевных трусиков и туфель на высоком каблуке. Ее ноги были скрещены в коленях, а свисающая ступня покачивалась, как у девочки-подростка на скучном уроке математики. Физически, конечно, она все еще была подростком, застывшим во времени в возрасте семнадцати лет. Эдди, которому было за сорок, знал, что на самом деле она старше его более чем на десять лет. Одно дело - знать это на интеллектуальном уровне. Но, тем не менее, ее тело все еще сохраняло все прелести молодости.
Вечная Лолита.
Она задумчиво поднесла кончик пера к подбородку. Нахмурив брови, она замедлила покачивание ногой. Чудо из чудес. Неуправляемый поезд прозы зашел в тупик. Какое-то время она смотрела куда-то вдаль, прежде чем перевести взгляд на Эдди. Задумчивый взгляд исчез и сменился выражением, которое в равной степени состояло из ухмылки и похотливого оскала.
Он вздрогнул.
И подумал: О, нет...
Изо рта Жизель вырвался звук, похожий на отвратительный смешок. Она увидела ужас в глазах Эдди, и это ее позабавило. Она отложила перо, вырвала страницу из блокнота, затем встала и подошла к кровати.
Мрачная, неоспоримая мысль пришла ему в голову.
Я должен был убить ее, когда у меня был шанс.
Он вспомнил, какой мягкой, податливой казалась ее плоть под давлением лезвия. Разрезать эту плоть было не сложнее, чем разрезать индейку на День благодарения. Мысль об убийстве девушки вызывала у него отвращение, но теперь он задавался вопросом, не покинет ли его врожденное рыцарство, если она
