Гигантская островная метрополия замерла в ожидании, и эту недвижность города ощущали все его жители. Тревожное чувство было как при аварии энергосистемы – мучительное и всеобщее. Затмение словно бы накрыло город со всеми его обитателями колпаком равенства, на пять минут сняв все социальные барьеры. Все стали равны под солнцем, точнее, в отсутствие оного.
Тут и там на лужайке звучали радиоприемники, настроенные на волну «Зед-100»; собравшиеся подпевали Бонни Тайлер, исполнявшей «Полное затмение сердца» – семиминутный хит, известный всем любителям караоке.
На мостах Ист-Сайда, соединяющих Манхэттен с остальным миром, машины не двигались – люди стояли рядом или сидели на капотах. Несколько фотографов, установив на объективы специальные фильтры, делали снимок за снимком.
На крышах гремели коктейльные вечеринки, совсем как в канун Нового года, только веселый новогодний праздник меркнул перед сегодняшним зловещим небесным спектаклем.
Гигантский экран «Панасоник астровижн», установленный на Таймс-сквер, словно внезапно погрузившейся в ночь, показывал затмение в режиме реального времени: призрачная солнечная корона, мерцающая над «Перекрестком мира», воспринималась как грозное предупреждение из дальнего района Галактики. По изображению то и дело шли полосы помех.
На номера 911 и 311 потоком лились звонки, в том числе от женщин на ранних сроках беременности, считавших, что у них начались роды, «спровоцированные затмением». Машины «скорой помощи» исправно выезжали на вызовы, хотя весь остальной транспорт на острове стоял.
В двух психиатрических клиниках на острове Рэндалла, в северной части Ист-Ривер, врачи распорядились запереть буйных пациентов в палатах и опустить все шторы. Небуйных собрали в кафетериях с занавешенными окнами и стали показывать им фильмы – конечно же, разнузданные комедии, – однако в минуты полного затмения многие пациенты в приступе нервозности захотели покинуть помещение, хотя внятно объяснить зачем – не могли. В «Бельвью» психиатрическое отделение испытало пик поступления новых пациентов еще утром, до начала затмения.
Между «Бельвью» и Медицинским центром Нью-Йоркского университета, двумя крупнейшими больницами в мире, стояло, возможно, самое уродливое сооружение на всем Манхэттене. Управление главного судебно-медицинского эксперта располагалось в бесформенном прямоугольном здании тошнотворно-бирюзового цвета. Когда из очередного рефрижератора выгрузили упакованные в мешки трупы и на каталках развезли их по секционным залам и подвальным холодильным камерам, Госсетт Беннетт, один из четырнадцати судмедэкспертов управления, вышел на улицу немного передохнуть. Из маленького парка позади больничных корпусов он не мог наблюдать за игрой Солнца и Луны – мешало здание самого управления, – зато хорошо видел людей, созерцающих затмение. Вдоль всего шоссе Франклина Делано Рузвельта, проходившего мимо парка, меж припаркованных автомобилей стояли зрители – и это на магистрали, где движение не замирало никогда. По ту сторону шоссе текла Ист-Ривер – она казалась потоком угольной смолы, в котором отражалось мертвое небо. На противоположном берегу реки мрак накрыл Куинс. Сияние солнечной короны отражалось только в немногих окнах верхних этажей высоких зданий, смотрящих на запад, – словно это были ослепительно-белые факелы какого-то загадочного химического завода.
«Вот так, пожалуй, начнется конец света», – подумал Беннетт, прежде чем вернуться в здание и продолжить перепись мертвецов.
Аэропорт имени Джона Кеннеди
Родственникам погибших пассажиров и членов экипажа рейса «Реджис 753» предложили оторваться от заполнения различных бумаг, отставить кофе, привезенный Красным Крестом (для скорбящих – без кофеина), и выйти на летное поле в закрытую зону позади третьего терминала. Там опечаленные родственники – люди с впавшими глазами и землистыми лицами, не имевшие между собой ничего общего, кроме горя, – собрались вместе и принялись наблюдать за солнечным затмением. Они взялись за руки – одни из солидарности, другим действительно требовалась поддержка, – лица их были обращены к темной западной части неба. Они еще не знали, что вскоре их разделят на четыре группы и на школьных автобусах развезут по соответствующим управлениям судебно-медицинских экспертов. Там родственников – семья за семьей – пригласят в просмотровый зал, покажут посмертные фотографии и попросят опознать усопших. Физические останки разрешат увидеть только тем, кто будет особо на этом настаивать. Потом скорбящим выдадут путевки на проживание в аэропортовском отеле «Шератон», отвезут туда, накормят бесплатным обедом и предоставят в их распоряжение психологов, которые будут с родственниками погибших всю ночь и весь следующий день.
Но пока они стояли на летном поле и смотрели, как черный диск, словно высвеченный лучом «антипрожектора», высасывает свет из их мира и возвращает его небесам. В этом убывании света они увидели идеальный символ постигшей их утраты. Для них затмение было полной противоположностью той величественности, которую должно было нести это явление. Казалось только правильным, что небо и сам Господь сочли возможным подчеркнуть их отчаяние.
Возле ремонтного ангара авиакомпании «Реджис эйрлайнс» стояла группа следователей. Нора держалась поодаль, дожидаясь возвращения Эфа и Джима с пресс-конференции. Ее глаза были обращены к черной зловещей дыре в небесах, но смотрела она куда-то вдаль. Подобно Солнцу, которое недоумевало, почему вдруг исчезло из поля зрения людей, Нора не понимала, что происходит вокруг. Как будто в ее жизни появился странный, новый, непостижимый враг. Мертвая Луна, покрывающая живое Солнце… Ночь, затмевающая день…
В этот самый момент мимо нее промелькнуло что-то темное. Нора краем глаза отметила лишь некое мерцание, словно рядом молниеносно прозмеилась одна из тех похожих на червя теней, которые стлались по летному полю непосредственно перед затмением. Что-то на периферии зрения, на самом пределе видимости. Будто из ангара, спасаясь бегством, ускользнул некий темный призрак. Тень, которую Нора даже не уловила, а почувствовала.
За ту долю секунды, которая потребовалась зрачку, чтобы сдвинуться вдогонку тени, она исчезла.
Лоренсу Руис, оператора багажного трапа, которая первой подъехала к мертвому самолету, воспоминание о тех минутах преследовало просто неотвязно. У нее не шло из головы, как она прошлой ночью стояла в тени огромного самолета. Ло так и не сумела заснуть, все ворочалась и ворочалась с боку на бок, потом поднялась, стала расхаживать по комнате. Стакан белого вина не унял бессонницу. Воспоминание давило тяжким грузом, и сбросить его Ло была не в состоянии. Когда наконец взошло солнце, Лоренса обнаружила, что постоянно поглядывает на часы, и поняла: ей не терпится вернуться на работу. Она больше не могла медлить ни минуты – так ее тянуло в аэропорт. И не только из-за болезненного любопытства. Образ замершего самолета накрепко впечатался в память – подобно яркой вспышке, которая долго остается на сетчатке глаза. Лоренса хотела только одного – увидеть самолет хотя бы еще раз.
