— А после салона красоты мы с тобой пойдем по магазинам, покупать одежду. Не возражаешь, сладенькая? Купим множество новых платьев. Платьев и свитеров. Даже блестящий пиджак, какие сейчас носят дети. Могу поспорить, тебе такой понравится.
Но начавшая формироваться улыбка Мелани застыла на полпути. И хотя Лаура продолжала говорить, та самая толика нормальности вдруг исчезла бесследно. На только что спокойном лице девочки отразилось отвращение, словно в своем личном мире она увидела нечто мерзкое и ужасающее.
Потом она повела себя совсем странно, даже пугающе. Начала бить себя своими маленькими кулачками сначала по коленям и бедрам, с громкими чавкающими звуками заколотила по груди…
— Мелани!
Кулаки молотили по бицепсам, по плечам с невероятной силой, яростью, с тем, чтобы причинить себе боль.
— Перестань! Мелани! — Лауру потрясла и перепугала внезапно открывшаяся в Мелани жажда самоуничтожения.
Мелани ударила себя по лицу.
— Я ее остановлю! — крикнул Эрл.
Девочка укусила его, когда он попытался схватить ее за руки. Вырвала одну руку и в кровь исцарапала собственную грудь.
— Господи! — выдохнул Эрл, когда девочка пнула его голой ногой и вывернулась из его рук.
* * *
— Запрограммировал распутство и мазохизм? — хмурясь, переспросил Дэн. — Разве такое возможно?
Мардж кивнула:
— Если психолог в должной мере владеет современными методами глубокого воздействия на мозг, если он беспринципен, если находится человек, желающий на это пойти, или у психолога есть возможность контролировать человека и работать с ним в течение продолжительного времени… тогда такое возможно. Но обычно на это уходит очень много времени, требуется терпение и упорство. Самым удивительным и пугающим в этой истории является то обстоятельство, что Хоффриц сумел запрограммировать этих девушек буквально за несколько недель, работая с ними час или два в день, три или четыре раза в неделю. Вероятно, он разработал новые и чертовски эффективные методы психологической коррекции. Но с первыми четырьмя ему не удавалось добиться длительного эффекта, через несколько недель или месяцев все шло насмарку. Психологическая матрица каждой девушки обретала прежнюю конфигурацию. Поначалу она испытывала стыд за ту сексуальную акробатику, которую проделывала с Хоффрицем, но продолжала получать удовольствие в унижении и боли, которые доставались ей как мазохистке. Потом весь садомазохистский аспект их взаимоотношений вызывал у нее страх и отвращение. Каждая из девушек говорила, что она словно вырывалась из кошмарного сна, когда у нее возникало и крепло желание порвать с Хоффрицем. И все четыре девушки в конце концов нашли в себе силы это сделать.
— Слава богу.
— Я понимаю, почему Его славят, но иногда задаюсь вопросом, а как Он может позволять таким людям, как Хоффриц, ходить по этой земле.
— Почему девушки не обратились в полицию… или как минимум в администрацию университета?
— Их всех останавливало глубокое чувство стыда. До того как мы нашли их и допросили, они и представить себе не могли, что их мазохизм — результат воздействия Хоффрица на их психику. Все они думали, что эти извращенные желания заложены в них природой.
— Но как такое может быть? Они же знали, что участвуют в экспериментах по изменению поведения. И когда начали вести себя, как не вели никогда раньше…
Она подняла руку, останавливая его:
— Вилли Хоффриц, возможно, давал им постгипнозные директивы, запрещающие каждой девушке рассматривать возможность того, что он несет ответственность за изменения в их поведении.
Мысль о том, что мозгом так легко манипулировать, не на шутку напугала Дэна.
* * *
Мелани протиснулась мимо Эрла, в два шага оказалась на середине спальни, остановилась. Покачнулась, чуть не упала. Вновь начала колошматить себя, словно чувствуя, что заслуживает наказания, или стремясь изгнать какую-то черную душу из своей, предавшей ее плоти.
Подойдя ближе, Лаура, выбрав момент, обняла дочь, притянула к себе, стараясь прижать руки к бокам.
Но, даже лишившись возможности бить себя руками, Мелани не успокоилась. Принялась пинаться и кричать.
Эрл Бентон надвинулся на девочку сзади, зажав ее между собой и Лаурой, чтобы она не могла пошевелиться. Ей оставалось только кричать, плакать и пытаться вырваться. В таком положении все трое оставались минуту-другую. Лаура продолжала уговаривать девочку успокоиться, и Мелани в конце концов перестала сопротивляться. Мешком обвисла между ними.
— Она угомонилась? — спросил Эрл.
— Думаю, да, — ответила Лаура.
— Бедная малышка.
Мелани выглядела так, будто совершенно вымоталась.
Эрл отступил на шаг.
Став покорной, Мелани позволила Лауре довести ее до кровати.
Села на краешек.
Из глаз продолжали катиться слезы.
— Крошка, ты в порядке? — спросила Лаура.
— Она открылась, — ответила девочка, ее глаза снова остекленели. — Она снова открылась, открылась полностью. — И в отвращении содрогнулась.
* * *
— А пятая девушка? — спросил Дэн. — Та, которая после его побоев попала в больницу. Как ее звали?
Коренастая психологиня отошла от окна, за которым сумерки стремительно сменялись ночью, вернулась к своему столу, плюхнулась на стул, словно эти неприятные воспоминания отняли у нее больше сил, чем долгий рабочий день.
— Не уверена, что могу вам сказать.
— Я считаю, что должны.
— Вторжение в личную жизнь и все такое.
— Полицейское расследование и все такое.
— Конфиденциальность отношений врач—пациент и все такое, — упорствовала Мардж.
— Да? Девушка была вашим пациентом?
— Я несколько раз приходила к ней в больницу.
— Слабенький аргумент, Мардж. Слова, конечно, правильные, но аргумент слабенький. Я приходил к моему отцу каждый день, когда он лежал в больнице после коронарного шунтирования, но не уверен, что такие визиты дают мне право называть себя его врачом.
Мардж вздохнула:
— Просто бедняжка так настрадалась, и теперь, по прошествии четырех лет, снова втягивать ее…
— Я никуда не собираюсь ее втягивать и ворошить прошлое перед ее новым мужем и детьми, — заверил ее Дэн. — Я, возможно, выгляжу большим, тупым и грубым, но на самом деле я — тонко чувствующая натура и умею не привлекать лишнего внимания.
— Вы не выглядите тупым или грубым.
— Благодарю.
— И вы выглядите опасным.
— Я сознательно поддерживаю этот образ. Помогает в моей работе, знаете ли.
Какое-то время она еще мялась, потом пожала плечами.
— Ее зовут Реджина Саванна.
— Вы шутите.
— Стала бы Ирматруда Гелькеншеттль шутить с именами других людей?
— Извините, — он записал «Реджина Саванна» в маленький блокнот. — Вы знаете, где она живет?
— Когда это все случилось, Реджине оставалось два года до диплома. Она жила в большой квартире вне кампуса в Уэствуде с тремя другими студентками.
— Что произошло после того, как девушка выписалась из больницы? Она ушла из университета?
— Нет. Закончила учебу, защитила диплом, хотя в университете хватало людей, которые хотели, чтобы она перевелась в другое учебное заведение. Они чувствовали, что ее присутствие позорит ЛАКУ.
Дэн удивился:
— Позорит? Я-то думал, все обрадовались тому, что она поправилась, физически и психически, и может учиться дальше.
— Дело в том, что она продолжала встречаться с Хоффрицем.
— Что?
— Потрясающе, не так ли?
— Она продолжала встречаться с ним, после того как его стараниями попала в больницу?
— Совершенно верно. Более того, Реджина написала мне письмо, как заведующей кафедрой, в котором защищала Хоффрица.
— Святой боже!
