— Но без вас мне все равно не обойтись, — заметила Лаура. — На случай, если агенты ФБР захотят увезти мою дочь.
— Да. Если такое произойдет, вам понадобится свидетель для того, чтобы прижать их в суде.
Она подошла к дивану, присела на краешек, ссутулившись, опустив голову, положив руки на колени.
— У меня такое ощущение, что я схожу с ума.
— Все образуется, так что… Его прервал вопль Мелани.
* * *
Выслушав описание избитой студентки, Дэн поморщился.
— Но Хоффрица не арестовали.
— Девушка не написала заявления в полицию.
— Он так ее избил, а она позволила ему выйти сухим из воды? Почему?
Мардж поднялась, подошла к окну, посмотрела на кампус. Оранжевый свет заката уступил место серости и синеве сумерек. По небу со стороны моря наплывали редкие облака.
Заговорила психолог после долгой паузы:
— Когда мы на время отстранили Вилли от преподавания и начали разбираться с его взаимоотношениями со студентками, выяснилось, что эта девушка была не первой. За предыдущие годы как минимум четверо, мы, во всяком случае, точно знаем о четверых, вступали с Хоффрицем в сексуальные отношения, все играли роль мазохисток, с готовностью принимавших его садизм, но до серьезных травм никогда не доходило. До этой девушки все заканчивалось пусть грубыми, но играми. Первые четверо согласились поговорить с нами, и в результате этих бесед мы узнали некоторые интересные, приводящие в смятение… и пугающие подробности.
Дэн подгонять ее не стал. Почувствовал, что для нее очень болезненно и унизительно признавать, что коллега, пусть и тот, кого она терпеть не могла, оказался способен на такие гадости, тем самым доказывая, что научное сообщество ничуть не лучше человечества в целом. Но она была реалисткой, понимала, что так уж устроена жизнь, и он не сомневался, что она расскажет ему все. От него требовалось только одно: не мешать ей.
Она продолжила, всматриваясь в сумерки:
— Среди этих первых четырех девушек не было распутниц. Все из хороших семей, приехали сюда, чтобы получить образование, а не ради того, чтобы вырваться из-под родительской опеки и удовлетворять свои сексуальные фантазии. Собственно, двое были девственницами до того, как попали под влияние Хоффрица. И ни одна до встречи с Хоффрицем ни с кем не вступала в садомазохистские отношения. Их мутило от воспоминаний о том, что они позволяли ему с ними делать.
Мардж вновь замолчала.
Он решил, что она хочет услышать от него вопрос, и задал его:
— Но, если им это не нравилось, почему они это делали?
— Ответ достаточно сложен.
— Я постараюсь понять. Я тоже не так-то прост.
Она отвернулась от окна, улыбнулась, но лишь на мгновение. И действительно, в том, что она рассказала, не было ничего веселого или забавного.
— Мы узнали, что все четыре девушки добровольно участвовали в закрытых экспериментах по изменению поведения, которые проводил Хоффриц. Эксперименты эти включали постгипнотическое внушение и использование подавляющих собственное достоинство наркотиков.
— Но почему у них возникло желание в этом участвовать?
— Чтобы доставить удовольствие профессору. Чтобы получить хорошие оценки. А может, потому, что предложение их заинтересовало. Студенты, знаете ли, иногда интересуются тем, что изучают, даже в наши дни, даже средненькие студенты, которые ныне приходят к нам. А Хоффриц не был лишен обаяния, которое на некоторых действовало сильнее, чем на других.
— Но не на вас.
— Когда он пытался обаять меня, то я находила его еще более мерзким, чем всегда. Короче, он учил этих девушек, он их очаровал, и не следует забывать, что он постоянно публиковал свои работы как в периодике, так и в монографиях, и в своей области считался компетентным специалистом. Получил известность.
— И после начала таких экспериментов каждая девушка попадала к нему в постель.
— Да.
— Вы думаете, что он использовал гипноз, наркотики, подсознательное воздействие, чтобы… изменить их психику, подстроить под себя?
— Чтобы запрограммировать в их психологическую матрицу распутство и мазохизм. Да. Именно так я и думаю.
* * *
Пронзительный вопль Мелани наполнил дом.
Выкрикивая имя дочери, Лаура последовала за Бенсоном в коридор. С пистолетом в руке, телохранитель первым вошел в комнату Мелани, включил свет.
Девочка была одна. Угрозу, которая заставила ее закричать, могла видеть только она.
В белых носках и трусиках из белой хлопчатобумажной ткани, в которых она спала, девочка забилась в угол, выставила перед собой руки, защищаясь от невидимого врага, и вопила так пронзительно, что могла повредить горло. И выглядела она такой хрупкой, такой ранимой.
Лауру просто сокрушила ненависть к Дилану. Ноги отказывались держать ее тело, она уже начала опускаться на пол, вес переполняющей ее злости оказался слишком велик.
Эрл сунул пистолет в кобуру. Протянул руки к Мелани, но она ударила по ним и поползла вдоль стены, подальше от него.
— Мелани, сладенькая, прекрати! Все хорошо, — обратилась к дочери Лаура.
Девочка не услышала мать. Добралась до другого угла, уселась, подтянула ноги к груди, выставила перед собой маленькие, сжатые в кулаки ручонки. Она больше не кричала, с губ срывался только один бессвязный панический звук:
— Ах… ах… ах… ах… ах…
Эрл присел перед ней на корточки.
— Все в порядке, малыш.
— Ах… ах… ах… ах…
— Теперь все в порядке. Действительно в порядке, Мелани. Я позабочусь о тебе.
— Эта д-д-дверь, — проговорила Мелани. — Эта дверь. Не позволяйте ей открыться.
— Она закрыта, — Лаура поспешила к дочери, опустилась перед ней на колени. — Дверь закрыта и заперта, сладенькая.
— Держите ее закрытой!
— Разве ты не помнишь, крошка? — спросила Лаура. — На двери большой, новый, крепкий замок. Разве ты не помнишь?
Эрл в недоумении посмотрел на Лауру.
— Дверь закрыта, — продолжала она. — Заперта. Запечатана. Наглухо забита гвоздями. Никто не сможет ее открыть, сладенькая. Никто.
Большущие слезы появились в уголках глаз Мелани. Покатились по щекам.
— Я позабочусь о тебе, — мягко произнес Эрл.
— Крошка, ты тут в безопасности. Никто не сможет причинить тебе вред.
Мелани вздохнула. Страх начал покидать ее лицо.
— Здесь ты в безопасности. В полной безопасности.
Девочка подняла одну бледную руку к голове и начала рассеянно вертеть в руках прядь волос, как это делала бы любая другая девочка, занятая мыслями о мальчиках, лошадях, беседах с подружками или о чем-то еще, все-таки в головы к девятилетним девочкам приходят самые разные мысли. Действительно, после столь странного поведения, которое она до этого времени демонстрировала, после резких переходов от истерики к кататонии и обратно вид ее руки, играющей с прядью волос вселял самые радужные надежды, потому что являл собой толику нормального поведения, малую, конечно, толику, не прорыв, не брешь в прочной броне аутизма, но уже толику нормальности.
И Лаура не могла за это не ухватиться.
— Ты бы хотела пойти со мной в салон красоты, крошка? А? Ты ведь никогда не была в настоящем салоне красоты. Мы пойдем, и там твои волосы приведут в порядок. Тебе бы этого хотелось?
И хотя глаза Мелани оставались стеклянными, брови чуть сошлись у переносицы, словно она рассматривала предложение матери.
— Видит бог, тебе нужно что-то сделать с волосами, — продолжила Лаура, стремясь сохранить этот момент. Растянуть, углубить и расширить этот неожиданный контакт с дочерью, отделенной от нее и от всего реального мира броней аутизма. — Мы их подстрижем и уложим. Может, сделаем завивку. Ты бы хотела, чтобы твои волосы стали вьющимися, сладенькая? С кудряшками ты будешь так славно выглядеть.
Лицо девочки смягчилось. Еще чуть-чуть, и губы начали бы изгибаться в улыбке.
