имеет красивую, при этом абсолютно бесплатную жизнь плюс сумасшедшую зарплату за свою непыльную работу окончательно убило мыслительный процесс нашего героя. Ему не хотелось ни вина, ни женщин, ни игр, ни развлечений, ни друзей, ни родных. Он находился в бесконечном состоянии опьянения от роскоши и денег, в которых купался изо дня в день.
Второй месяц ознаменовался получением извещения об успешном окончании испытательного срока с удвоением ему заработной платы, которую вручил под роспись их бухгалтер – серьезный и молчаливый калмык. И он же вручил пластиковую карточку водительских прав.
И феерия продолжилась.
Третий, четвертый, пятый месяцы летели птицами, разменивая дни на удовольствия. Маковский очнулся только через полгода, когда недосып превратился в бессонницу, а жажда денег перешла в стадию пресыщения.
Внезапно его начала раздражать их приторная любезность и это идиотское уточнение любого его слова. Маковский внимательнее присмотрелся к поселенцам. Странностей вокруг было предостаточно. Оказывается, большинство жителей Шанти одевались очень скромно, а некоторые и вовсе ходили в старье. Одновременно с этим он понял, что машин на улицах почти нет. И это несмотря на огромный парк автомобилей, ожидающих своих владельцев.
И однажды пелена эйфории растворилась полностью. Леонид ехал домой к своему приболевшему сменщику. Тот в свое время помог Маковскому быстро освоить основы профессии. Петр единственный знал, что у него нет опыта. Знал и не сдал. Маковский был благодарен напарнику за молчание и иногда подменял его на ночных сменах.
Он ехал и думал о ночном дежурстве.
Этой ночью, безучастно наблюдая за пустынными улицами Шанти, освещенными мягким светом фонарей, глаз зацепился за мусоровоз, стоящий возле одного из домов на Шестой линии. Маковский стал внимательно наблюдать за ночными вояжёрами. Двое мужчин в оранжевых комбинезонах резво выносили из дома явно тяжелые черные мешки. Последний порвался прямо на ходу и из него вывалилось человеческое тело. Леонид приблизил изображение и ужаснулся. На земле лежал обнаженный труп девушки с ярко-красной полосой на горле. Рабочие, озираясь по сторонам спящей улицы, быстро забросили труп в контейнер, затем сели в машину и выехали за пределы поселка, увозя с собой пять мешков смерти. До окончания ночной смены машина так и не вернулась в поселок.
«Массовое самоубийство? Или убийство? Что происходит с этими людьми? Здесь точно творится что-то нездоровое».
Несмотря на жуткое желание поехать сразу домой и завалиться спать Маковский решил все-таки сначала навестить Петра и поделиться увиденным. Может он что-то знает? А что, если это не в первый раз происходит?
Леонид позвонил в колокольчик. Спустя несколько минут дверь открылась, и на пороге он увидел совершенно изможденного коллегу. Нездоровый блеск ввалившихся глаз, впалые щеки, покрытые густой щетиной и почти скелетная худоба его тела говорили о явных проблемах со здоровьем мужчины.
– Проходи. Не разувайся, – сквозь дикий кашель прохрипел хозяин.
Зайдя в квартиру, Леня изумился. Перед глазами предстало абсолютно пустое жилище. Матрац без белья, стол и стул – это все, что находилось в квартире из мебели.
«Какое убожество. Иметь возможность получить все и ничем при этом не пользоваться. Что за дичь?!»
– Петь, почему ты так живешь? – Маковский был просто потрясен аскетизмом.
– Правильно ли я тебя понимаю, ты удивлен матрацу без белья, единственному столу и одной табуретке? – печально улыбнулся ему Петр.
– Петь, хорош уже переспрашивать. Ты правильно меня понял. – раздраженно ответил Леонид.
– Что ты, что ты! – испуганно замахал руками Петр, кашляя и задыхаясь через слово. – Не злись только, пожалуйста! Сейчас ты вряд ли меня поймешь. Знаешь, самое ценное, что есть у каждого из нас – это выбор. Я свой сделал. Мне нравится так жить. – он опять судорожно закашлялся.
– Как вот это, – Маковский обвел руками пустое пространство, – может нравиться? Ладно, это риторический вопрос. Не нужно только опять переспрашивать, хорошо? Меня начинает это сильно напрягать.
– Извини! – Петр вцепился в Ленину руку мертвой хваткой костлявых пальцев. Его ноги безжизненно согнулись, и он повалился перед Маковским на колени.
«Боже, ну и взгляд. Ему милостыню на паперти собирать. Смысл было сюда ехать? Он и на большой земле неплохо бы жил».
Маковский выдернул руку и молча вышел, так и не задав ни одного вопроса. Ему все меньше и меньше хотелось общаться с этими странными людьми.
***
Прошло еще три месяца. Маковский медленно уходил в депрессию. Головные боли случались все чаще. Одиннадцать часов монотонного труда в бункере, где не с кем даже словом перекинуться превращали его в тупеющее существо. Как истукан, он молчаливо следил за монитором, ни на минуту не отрываясь от экрана. За девять месяцев не случилось ни ошибки, ни поломки, ни какого-нибудь маломальского форс-мажора. Машины двигались по маршруту, как хорошо отлаженный механизм. Маковский физически ощущал, как сохнет его мозг.
Перестали радовать деньги. Тратить их было некуда. Леонид давно не ходил по магазинам, его квартира, итак, была заставлена коробками под завязку, некоторые из них он даже не распечатал. Машина оказалась просто машиной – черный кузов о четырех колесах. К тому же, разрешенная скорость в Шанти была двадцать километров в час. Даже соблюдая скоростной режим от дома до работы Леонид доезжал за три минуты, а весь поселок объезжал за тридцать. Маковский все реже садился за руль.
Вдруг он начал испытывать удовольствие от пеших прогулок. Вдруг почувствовал острую нехватку нормального общения, как раньше, с обыкновенными людьми, а не с этими любезными попугаями, которые повторяли за ним каждое слово.
Застряв в этом странном месте без времени, он вдруг испугался. Его все чаще посещали мысли о том, что он сходит с ума. И все чаще он думал о прошлом.
Наконец, наступил день, когда Леонид Михайлович Маковский ясно понял, все что он хочет немедленно – это Доширак, стакан водки и печенную на костре полусырую картошку, которая, обжигая рот будет хрустеть на зубах песком и горелой корочкой. Ему срочно требовалось поругаться с кассиршей в метро, потом потолкаться в переполненном вагоне; выйти с оборванными пуговицами, попутно обматерить очередного зеваку, нечаянно с ним столкнувшегося; подняться по эскалатору; вдохнуть загазованный воздух московского шоссе; передать документы очередному получателю и ехать дальше по списку, мечтая в перерывах о достойной денежной работе. Он отчаянно захотел, чтобы его ноги гудели, а спину ломило. Он неистово захотел чувствовать. Ощущать и переживать хоть что-нибудь.
– Нина, сегодня на ужин я хочу водки и Доширака. – твердым голосом произнес Маковский, протягивая исписанный листок.
Девушка взяла листок и сосредоточенно начала читать. Ее круглое лицо, на котором глаза блестели как две черные бусинки, обрамляя собой мясистый нос с красными прожилками внезапно побледнело. Тонкие губы сначала дрогнули, потом затряслись и, в конце концов, изобразили ломаную кривую. Глазки-бусинки наполнились огромными слезами, которые мгновенно выпрыгнули из тесных глазниц и
