похожего на злобную старуху. Маленький огонек мерцал без присмотра. На полках стояли горшки и кувшины, покрытые паутиной и пылью. Он двинулся дальше, протискиваясь в щель в скале позади лачуги. Из нее повеяло сквозняком, сладкий аромат меда уступил место пьянящей насыщенности эля.
Испытывал ли он когда-либо в своей жизни такую жажду? Такую тягу выпить? Когда он доберется до своей цели, он будет пить, пока не захлебнется!
Ульвик отважился войти в узкий проем пещеры, слыша, как эхо текущей жидкости становится все громче. Каждая потерянная капля терзала его, как когти зверя, причиняя боль не только телу, но и душе.
Путь открылся перед ним, и он увидел зал, свет факела освещал скалистые образования, испещренные сверкающими кристаллическими прожилками. Повсюду были разбросаны сокровища: драгоценные камни и серебро, колье и браслеты, броши, украшенные драгоценными камнями. Но что привлекло и удержало его взгляд - питейный рог.
Он покоился на каменном выступе в простой деревянной люльке. Если бы он ожидал увидеть золотую работу и замысловатую резьбу по слоновой кости, то был бы разочарован. Но все, что он видел - как рог переполнялся до краев, как жидкость, пахнущая теперь виноградным вином, изливалась ровным потоком. Как она скапливалась на выступе в неглубокой луже, откуда вытекала мелкими ручейками, текла вниз по трещинам и по расщелинам, исчезая впустую, нетронутой в каменном сердце Земли.
Он бросился к нему, не задумываясь вложив в ножны свой клинок, не обращая внимания на обломки под ногами, на грохот и перекатывание разбросанных костей. Даже когда он отбрасывал в сторону черепа с их открытыми челюстями, широко распахнутыми в смерти, он почти не обращал на это внимания.
Все, что имело значение, - это протянуть к рогу дрожащие, трясущиеся руки. Все, что имело значение, - это вынуть его из люльки, почувствовать его тяжесть, наполненность. Вино - или теперь медовуха? - заструилось по его ладоням.
Ульвик поднес его к губам. О да, это была медовуха, лучшая медовуха, которую он когда-либо пробовал, медовуха, которая, несомненно, должна соперничать с истинной медовухой Валгаллы! Он лил ее в свой открытый и жадный рот, глотая, хлебая, неустанно работая горлом. И да! Сколько бы он ни глотал, уровень не опускался! Сначала медовуха, потом эль, потом вино, а потом опять медовуха!
Он пил, пил так, словно никогда не насытится! Он пил, и он бы смеялся, ревел и ликовал, пел, но все, что он мог сделать, это наклонить рог сильнее и пить еще больше! Он пил за мертвецов, чьи скелеты окружали его, за своих прошлых боевых братьев, за павших врагов и трахнутых женщин - он пил и пил!
Он пил, а вкус менялся, становясь горьким. Становясь пустым, болезненным, банальным, и удручающим. Он пил горе и одиночество, сожаление, боль и потерю. Плач вдов. Сиротские слезы. Он пил чувства отцов, оплакивающих своих единственных сыновей, тоску разлученных любовников.
Он пил и не мог остановиться. Он не мог не пить, не мог отнять рог от губ, не мог остановить его содержимое. Его собственные руки не слушались его.
На него обрушилась вся эта бесконечная темная горечь! Заполняла рот, наполняла горло, неприятно затекала в носовые пазухи так, что он задыхался и кашлял. Прорвалась ему в дыхательное горло, раздражала легкие.
Неужели он утонет? Ульвик попытался повернуть голову, но и она ему не повиновалась. Часть жидкости потекла по его щекам и подбородку, намочив бороду, но большая часть продолжала безостановочно вливаться в него. Он сглатывал так быстро, как только мог, пытаясь опередить поток.
Будет пить, пока не захлебнется, подумал он? Ульвик уже захлебывался - живот раздулся, кишки скрутило. Он рыгнул, но ничего не смог извергнуть обратно, только смешал внутри себя напиток с желчью в густую, тошнотворную похлебку.
Краем слезящегося глаза он увидел, как девушка, которая привела его сюда, вошла в зал. Девушка, которая на самом деле, не была ни девушкой, ни ведьмой, а кем-то гораздо более древним.
- Рог Утгарда, - сказала она ему вековым голосом, - соединяется с глубокими океанами, даже сам Тор смог выпить из него столько, что вызвал только приливы и отливы. А этот рог соединяется с другим морем... морем вечным и вечно пополняющимся... морем человеческих печалей.
Ульвик попытался заговорить, но конечно не смог. Пытался умолять, пытался протестовать.
- Чем больше мужчин выпьют из него, - продолжала она, указывая на разбросанные вокруг кости, - тем больше их будет. Рог никогда не пустеет. Печали никогда не кончаются.
Он пил и плакал. За вдов и сирот, отцов и сыновей, влюбленных, одиноких, страдающих и убитых горем. За себя, и за весь огромный мир.
Его тело, казалось, раздулось, как свиной мочевой пузырь, аж одежда натянулась по швам. Он чувствовал, что в любой момент может просто разорваться на куски проливным дождем из влажных, промокших кусков плоти.
Как это он еще продолжал дышать? Как не захлебнулся, не утонул и не умер?
Он заплакал еще сильнее, поглощая страдания снова и снова. Слезы текли ручьем. И все же он продолжал, - жалкий, разочарованный и удрученный.
- Я думаю, - сказала она, улыбаясь жуткой, ужасной улыбкой, - ты продержишься очень долго. Итак, теперь пей, о Ульвик Бездонный. Давай. Пей, сколько влезет.
Ⓒ The Drinking-Horn by Christine Morgan, 2020
Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2020
