В какой-то момент, я понял, что нахожусь на поверхности. Были сумерки, передо мной стоял стол с лавками, наподобие тех, на которых в мое время резался весь дворовый люд – в любимую игру членов Политбюро ЦК КПСС – домино. За столом, друг против друга, сидели двое, один полупрозрачно светлый, другой чернее ночи и тоже, как бы, полупрозрачный. Это трудно описать словами, не чернее черного цвета, а чернее, именно, ночи. Ведь ночь, хоть и черна, но прозрачна. Я внутренне назвал одного из них ангелом, другого чертом. И я понял, непонятным мне самому шестым или девятым ли чувством, кои здесь, в этом мире, были возможны, что это была пограничная зона, стыковочное место близ Чистилища, где встречаются силы Тьмы и Света для решения каких-то своих проблем через своих посланников. То есть, через низших ангелов и наиболее благопристойных демонов, которые бы не нанесли друг другу ущерба при контакте.
Вспомни, милый читатель, как у Булгакова, такие контакты через посредников между Богом и Дьяволом также описываются неспроста, хотя там присутствовал более высокий уровень связи.
На столе стояло несколько граненых стаканов и бутылка водки. И они пили ее, о чем-то оживленно беседуя. И это не показалось мне странным. Странным то, что в питие участвовал Ангел. Черт предложил мне присоединиться к ним и налил мне полстакана водки. При этом и демон, и ангел вполне дружелюбно смотрели на меня, посмеиваясь чему-то своему. Я не отказался и выпил, и это тоже не показалось мне странным.
Но то, что я принял за водку, оказалось такой горючкой, будто в моем желудке взорвали атомную бомбу – меня разнесло на части и понесло в разных направлениях. Причем, каждую часть, хоть и отдельную, я все равно чувствовал, несмотря на огромные расстояния между ними. Потом, в какой-то момент, я воссоединился в одно целое и ощутил себя у себя дома, склонившегося над своим физическим телом. Оно было распростерто на полу, и я спал. Потом я вошел в свое тело и то ли проснулся, то ли очнулся.
После этого я стал подниматься, разминать затекшие члены. Голова слегка кружилась, и я ощущал себя слегка пьяным, будто действительно только что принял полстакана спиртного. Когда я посмотрел на часы, то понял, что прошло около четырех часов с тех пор, как я ввел себя в состояние саморегуляции.
Что ж, все прошло удачно! Успех окрылил меня, и я понял, что у меня есть запасное, помимо диадемы, средство для предстоящего ритуала.
Что касается памятника дяде Сереже, то при первой же встрече с тетушкой, я рассказал о моей загробной встрече с ним, правда, преподнеся все это как сон. На мое удивление, тетя Нюра – коммунист до мозга костей и директор школы – восприняла мой рассказ серьезно и заменила памятник мужу уже через месяц, теперь уже с крестом.
Дядя Сережа мне больше не снился. Но он приснился в скорости тете Нюре, и наказал отдать мне его трофейные золотые часы «CARTIER RONDE GOLD», на задней крышке которых была гравировка руническим курсивом: «In Herrlicher Kamaradschaft» («В знак сердечной дружбы») и подпись – H. Himmler. Тетка сделала это, хоть и скрепя сердце.
Часы эти, являвшиеся семейной реликвией, были ценны не только тем, что они были памятью о дяде Сереже и золотыми, но также, прежде всего, тем, что когда-то их носил сам обергруппенфюрер СС Герман Фогеляйн – любовник Евы Браун и офицер связи между Гиммлером и Гитлером! Впрочем, я узнал их – они вернулись ко мне из прошлой моей жизни, они были моими! Но об этом, милый читатель я расскажу как-нибудь потом…
И вот, наступил тот день, точнее та ночь, когда мне приспела пора совершить свой ночной вояж на Клещиху. Конечно, это мероприятие не столь познавательное, как культпоход всей производственной бригадой в планетарий – хотя определенная аналогия здесь и просматривается – но в то же время и не менее увлекательное, хотя, с точки зрения техники безопасности, значительно уступает первому.
В октябре ночь наступает рано – уже в восемь темно. Поэтому я взял с собой фонарь, на всякий случай – нож-складишок и карту. На девятом трамвае, в полупустом вагоне, я добрался до остановки «Молкомбинат» и направился по почти пустынной асфальтовой пешеходной дорожке через Тульский мост к кладбищу и вошел в него, миновав открытые ворота.
Круглый шар серебряной луны давал приличный свет, которого хватало для того, чтобы не спотыкаться и различать контуры, уже порядком пооблетевших, кустов и ажурных деревьев, старых, деревянных могильных крестов, жалких железных памятничков, с пятиконечными звездами, изготовленных где-то в цехах или мастерских по месту последней работы покойника, и таких же оградок, загораживавших могильные холмики. По небу, в холодно мерцающих звездах, плыли редкие, надутые и важные, как дирижабли, облака. Когда они закрывали луну, наступала кромешная тьма, наводившая невообразимую жуть. Дул приличный ветер, постанывая и по-волчьи подвывая в закутках могил и в вершинах деревьев. Эти его стоны и посвистывания не производили бы никакого впечатления на человека днем, но ночью они наводили на душу морозную тоску. Правда внизу, у могил, ветер почти не ощущался, поелику все те же деревья и густой кустарник гасили его порывы.
Иногда из глубин ветвей вдруг вскаркивало воронье, ожесточенно хлопая черными крылами, недовольное тем, что я нарушил их ночной сон, пробираясь по тропкам мимо могил. Иной раз в кладбищенских зарослях кто-то с шумом хрустел сухим падальником – наверное, кладбищенские собаки, или иной мелкий зверек, питавшийся объедками, оставшихся с поминок печальных посетителей. Здесь, в могильной низине, в колышущемся воздухе стоял густой запах всеобщего тления, забивая нос и ощущавшийся сейчас довольно резко. Но это был не трупный дух, так тлела и гнила трава и усыпавшие землю листья.
Продвигаясь вперед, я подсвечивал себе дорогу фонариком и поминутно сверялся с картой. Частенько в луч фонаря попадали глаза птиц или зверушек, и тогда они сигналили мне в ответ фосфоресцирующими отраженными огоньками. При этом нож-складишок лежал в кармане моего пальто открытым – на случай нежелательной встречи с каким-нибудь сбродом, дабы не терять время на лишние телодвижения. Да и от зубов иной крупной собаки тоже можно было ждать неприятностей, но, конечно, против духов он был бесполезен. Тут могла пригодиться крепкая молитва, но я не знал ни одной из них. Единственным средством, которое я мог противопоставить темной силе, было крестное знамение, но будет ли оно действовать в моих руках? Я не знал – ведь я был тогда еще некрещеным.
Пробираясь к цели я постоянно оглядывался, было такое чувство, что за мной кто-то следит. Я физически ощущал на спине чей-то колющий взгляд, но когда резко оборачивался, то никого за собой не видел. И все же, один раз мне показалось, будто луч фонарика выхватил, мгновенно увильнувший от него, остаток отблеска огромных светящихся глаз и стелющуюся по земле серебристо-серую тень, мелькнувшую среди старых осин.
