Джо сидел, окаменев от величайшего напряжения воли. Он был только сном, зачинающим самого себя, — вне своего «я».
Его окутывала тишина медленно умиравших часов, он ничего не замечал, пронизанный до глубины страстным желанием. Его согнутая, переломленная на четыре части фигура начинала всплывать на поверхность мрака легкой фосфоресценцией и сияла голубоватым мерцанием. Из глаз его струился холодный синий свет, а из пальцев зажатых рук, из волос и из всех суставов выделялась светлая пыль — и весь он лучился.
Вдруг он дрогнул и как бы еще сильнее напряг мечту — вот забрезжила перед ним какая-то тень, в черной бездне закружился туманный рассеянный контур, колыхнулся, как пламя, медленно возникая, принимая человеческий образ и становясь неподвижным. Джо видел, как кто-то сидел напротив него с устремленным вперед взглядом.
Он понял, что свершилось желанное чудо: он видел самого себя, сидящего с подогнутыми ногами, сосредоточенного и неподвижного, смотрел в свои глаза и в свое лицо, точно его отражение вышло из зеркала и село напротив него.
Он покачнулся, сознание его на одно мгновение подернулось каким-то туманом, и когда он снова пришел в себя, он не мог понять, где он находится и который из этих двоих он.
Джо быстро поднялся с пола, охваченный священной радостью духа. Двойник его тоже поднялся, они стояли друг против друга с одинаковой тихой, счастливой улыбкой, с одним и тем же самоощущением.
Каждое душевное движение, каждая мысль, каждое чувство — все было в нем двойное, но тождественное, разделенное, двуединое.
«Это я там стою, это я», — думал, вернее, чувствовал он, наклоняясь вперед, — двойник делал то же самое и с таким же чувством удивления.
Он сделал один шаг вперед и остановился, тот — тоже. Они впились друг другу в глаза и долго, сильно, до самой сокровенной глубины всматривались друг в друга с чувством тревожного удивления, с каким иногда человек смотрит в собственную глубину, потому что нет ничего более страшного, чем сознательно опуститься в бездну своего «я».
— Где я?..
Вдруг он заметил, что всю комнату видит одновременно с двух противоположных сторон, что самого себя он тоже видит сразу с двух сторон, ощущая себя в обоих пространствах с одинаковой силой и полнотой.
Он закрыл глаза, чтобы тише и радостнее предаваться этому чудному сновидению, и погрузился в неизъяснимую мечту — в мечту о мечтах.
То он возвращался из бессмертного края тоски, как птица, утомленная одиноким полетом по беспредельным пространствам, кружился над жизнью и пугливо отлетал в новые бездны снов о снах.
То открывал глаза, всматриваясь в себя с несказанно нежной улыбкой, с выражением нечеловеческого счастья, и снова погружался в сон о бессмертии.
То вдруг всей памятью тела возвращался на землю, вспоминал свою жизнь, и тогда его второе «я» отлетало от него, носилось по комнатам, делало что-то, чего он не понимал, что-то неважное, вероятно, относившееся к жизни, и он, видя это жизненное воплощение, шептал повелительно:
— Иди, мысль моя… становись жизнью… исполняй необходимость и предназначение… Иди… я возвращаюсь к «нему».
И в порыве тоски он бросался в объятия бесконечности, падал в таинственное, одиноко царящее молчание.
Ночь уже достигла предела, комната медленно стала наполняться серым светом, как бы пепельным мерцанием распыленных мертвых часов тишины, из мрака лениво появлялись очертания предметов.
Сонное движение начинало пробуждаться в онемевшем доме; ежедневная жизнь входила в свою колею; после тяжелого отдыха появлялись первые несмелые звуки дня; утренний ветер пролетел по съежившимся деревьям и стряхнул холодную росу; улицы начинали глухо шуметь.
Зенон все еще спал, а Джо сидел у стены, подогнув под себя ноги, не двигаясь, широко раскрыв глаза, находясь в состоянии полной каталепсии.
Только резкий звонок у входных дверей вывел его из оцепенения. Он вскочил на ноги.
В дверях стоял малаец с озабоченным выражением лица.
— Чего тебе надо? Я ведь велел тебе ждать меня дома.
— Мисс Дэзи попросила меня сказать вам, что мистера Зенона следует разбудить и оставить одного.
— Ты встретил ее на лестнице?
Джо был удивлен этим странным приказом.
— Мисс приходила наверх, послала меня, — испуганно оправдывался тот.
— Хорошо, приготовь ванну, сейчас приду…
Он еще больше удивился, когда увидел, что Зенон сидит на кровати и сгребает пальцами рассыпанные по одеялу фиалки.
— Ты давно не спишь?
— Только что проснулся. Кто это принес их и рассыпал здесь?
— Я хотел тебя спросить о том же.
— Мне снилось, что Дэзи бросила на меня охапку цветов, потом снилось, что я проснулся и думал, что эти цветы только сон.
— Нет, это настоящие цветы, чье-то таинственное приношение, — шепнул он, помогая Зенону собирать фиалки, которые в большом количестве лежали на кровати, свежие, ароматные, еще покрытые росой, наполняя комнаты дыханием весны.
— Как ты себя чувствуешь?
— Вполне хорошо, но что произошло со мной? Я ничего не помню.
— Ничего особенного: ты упал в обморок на улице, вот и все.
— Упал в обморок?.. Странно, ничего не могу вспомнить… Брезжат какие-то смутные воспоминания, но такие туманные, что я не могу уловить их, я чувствую только какой-то шум и беспокойство… Темно вокруг… А теперь эти фиалки…
— Она прислала.
— Была здесь, была у меня! — воскликнул Зенон в удивлении.
— Обыкновенный дар. Ей незачем было приходить сюда, чтобы бросить тебе на грудь эти цветы.
— Может быть, но я не слишком верю в эти чудесные дары.
— Чудеса происходят с тобой, чудеса вокруг тебя, а ты ничего не замечаешь, ты по-прежнему слеп и не видишь света, — говорил Джо с некоторой досадой.
— Да, со мной происходят вещи необыкновенные, необъяснимые…
В памяти его пронеслись вдруг какие-то знакомые видения.
— Ты сегодня ночью находился здесь? Я что-то припоминаю.
— Я был при тебе… был… — Вдруг он вздрогнул и отскочил назад, так как снова увидел самого себя.
— Что с тобой?
— Ничего, ничего… Скажи мне, где я нахожусь? — испуганно шептал он, следя глазами за своим двойником, также склонившимся к Зенону и шептавшим ему на ухо.
— Да вот здесь, со мной… Ничего не понимаю, — обеспокоился Зенон его волнением.
— Возьми мою руку, держи крепче, сильнее. — Он со стоном опустился ка стул и долго сидел неподвижно с закрытыми глазами, почти без сознания, в величайшем страхе, что, открыв глаза, снова увидит самого себя.
— Мы одни в комнате? — спросил он едва слышно.
