— Психиатр проведет с ней целый час, если у него, конечно, будет время, и познакомит ее с чудесным миром психотропных препаратов. Ей нужен человек, с которым она действительно может поговорить. Кто-то, кому не будут платить за то, чтобы он выслушал ее. Она говорила тебе, что она видела? Говорила о том, что Дел якобы хочет добраться до нее?
Он глубоко вздохнул.
— Да, я знаю. Она все рассказала. Я знаю, что ей больно, и она пытается найти какой-то смысл в том, что случилось с Тори. Я также думаю, что Рейвен ведет себя неразумно, когда говорит, что ты вообще не должна проводить время с Опал. Я буду стараться, чтобы она пришла в себя. Но сейчас, по крайней мере, лучше всего будет уважать ее желания. Мне действительно жаль.
— Хорошо. — Я драматически вздохнула, под стать ему. — Мне следует привыкнуть, что меня считают плохим парнем.
Зак улыбнулся и прикоснулся к своей подвеске с Колесом Жизни.
— Все мы по мере сил избавляемся от своей кармы.
— Сущая правда, — согласилась я и посмотрела на подвеску, где Бог Смерти, восседавший на вершине, ответил на мой взгляд злобной гримасой.
Глаза в левом верхнем углу картины моей матери начали обретать телесную форму — на самом деле всего лишь тень, призрак формы. Ничего определенного.
— Я почти чувствую, как эти глаза следят за мной, — сказала я ей.
— Она видит тебя, — подтвердила мать и ткнула кистью в холст.
— Кто?
Я начала уставать от этой игры.
— Она наблюдает. У тебя есть кое-что, что принадлежит ей. Она хочет, чтобы ты вернула это.
Новый, незнакомый страх проснулся внутри меня, провозглашая невероятные вещи.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, мама.
Мать продолжала стоять спиной ко мне, а лицом к картине. Она сгорбилась, но потом отвела плечи назад и выпрямилась как солдат по стойке смирно.
— Верни ее, заместитель шерифа! — выкрикнула она.
Этот голос, как и вчерашнее хихиканье, не принадлежал моей матери. Это был детский голос, жесткое требование двенадцатилетней девочки. Голос, исходивший из уст моей матери, принадлежал Дел.
Но ведь это было невозможно. Я что, схожу с ума? Неужели все, что мне пришлось пережить на прошлой неделе, так сильно повлияло на мой рассудок?
— Что? — Я отступила от нее, охваченная ужасом, несмотря на все попытки разумного объяснения ее странного поведения. Меня пугало, что сейчас она повернется, и я увижу светлые глаза Дел, смотрящие на меня с морщинистого лица моей матери.
— Я сказала, что тебе лучше бы вернуть ее, Кузнечик. — Теперь снова зазвучал голос матери. Она сгорбила плечи и заметно расслабилась.
— Только что ты назвала меня иначе. — Мой собственный голос дрожал.
Она продолжала рисовать. Ее туловище закрывало большую часть холста, так что я не видела, над чем она работает.
— Как ты только что назвала меня, мама?
— Не знаю. Мне отшибло память из-за инсульта. Это случилось после пожара.
— Что, если я верну ее? — Я изо всех сил старалась скрыть раздражение, охватившее меня после короткого приступа паники. Должно быть, я просто ослышалась.
Мать снова захихикала, положила кисть и отступила от полотна в сторону. Над мольбертом висела масляная лампа, а на столе рядом с деревянной палитрой для красок горела свеча. Мигающий огонек озарял картину, порхал над ней и делал ее более живой. Я заметила в левом углу что-то светлое и блестящее и подошла к мольберту, чтобы рассмотреть получше.
Я разинула рот и почувствовала, как к горлу подступил утробный крик. Быстро закрыв рот ладонью, я заморгала, уверенная в том, что мне привиделось. Этого не могло быть. Но это было.
Там, на туловище сотканной из теней фигуры с горящими блуждающими глазами, моя мать изобразила пятиконечную серебристую звезду со словом «ШЕРИФ», выведенным крошечными темными буквами.
У меня дрожали руки, когда я набирала телефонный номер.
— Алло?
— Ник, это Кейт. Творится что-то безумное. Ты можешь приехать?
Он немного помолчал.
— Это можно понимать как извинение? — спросил он.
— Да, извини, что я была такой стервой. Я просто схожу с ума. Мне нужно с тобой поговорить.
— Буду через пятнадцать минут.
— Привези бутылку «Дикой индейки».
— Кулдык, кулдык, — проквохтал он и положил трубку.
Мать крепко спала. Я навесила замок и надежно заперла ее на ночь. Потом я пошла на кухню, зажгла несколько свечей и положила в плиту очередное полено. Вернувшись в студию, я переоделась и начала причесываться, когда мельком увидела свое отражение в зеркале на комоде и застыла на месте. Мое отражение было не единственным. В верхнем правом углу я различала фигуру с картины моей матери: ее глаза смотрели на меня, смотревшую на саму себя в зеркало. В то же мгновение в дверь тихо, но настойчиво постучали. Я чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Разумеется, это Ник. Я тяжело сглотнула, взяла лампу и отправилась открывать дверь.
Мы устроились за столом на кухне. Я достала немного сыру с крекерами, а Ник налил нам две щедрые порции бурбона.
Ник был выбрит, причесан и надел чистую, недавно выглаженную белую рубашку, которая придавала ему вполне цивилизованный вид. Но для доказательства своей сельской натуры поверх рубашки он все-таки натянул джинсовую куртку, практически протертую на локтях и с обтрепанным воротником.
— Почему ты не сказал мне? — спросила я, не желая тратить время на околичности.
— О чем? — Он настороженно посмотрел на меня.
— О тебе и Заке. Вчера я поговорила с ним, и он все рассказал.
— Что именно он рассказал? — спросил Ник.
— Достаточно. Боже, мне кажется, у тебя была другая жизнь, о которой я даже не догадывалась. То есть не имела представления. Я думала, он тебе поставлял травку.
— Так и было, — произнес Ник, глядя в свой стакан.
— Но он значил для тебя гораздо больше, не так ли?
— В определенном смысле, — признал Ник, по-прежнему глядя в янтарную жидкость.
— Послушай, Никки, здесь происходит целая куча непонятного дерьма, и я была бы очень признательна, если бы ты хотя бы на этот раз был честен со мной. Как ты можешь ожидать, что я серьезно отнесусь к твоим россказням о призраках, если ты постоянно мне лжешь? — Мой голос задрожал. — Мне нужен хотя бы один человек, с которым можно поговорить откровенно. У всех в этом городе есть секреты, спрятанные внутри других секретов, словно русские матрешки. Пожалуйста, умоляю тебя: больше не лги мне.
— Я никогда не лгал. — Он продолжал смотреть в свой стакан, затем поднес его к губам и осушил одним глотком.
— Я бы назвала ложью умолчание о некоторых подробностях твоих отношений с Заком. Давай же, Ник, расскажи мне об этом. Я имею право знать.
Ник задумчиво покусывал нижнюю губу. Он поднял голову и встретился со мной взглядом, потом виновато отвел глаза. Потянувшись к бутылке, он налил себе еще одну порцию, выпил ее и закурил сигарету.
— Ты же знаешь, я не голубой.
— Никки, это не имеет значения. — Я накрыла ладонью его руку.
— Не больше, чем все остальное. За эти годы у меня были кое-какие женщины. В отличие от тебя я не завел семью, но однажды подошел к этому очень близко. То дело с Заком… настоящее безумие. Я хочу сказать, когда я теперь думаю об этом, все кажется далеким сном. Словно кино, которое я посмотрел много лет назад. Это можно понять?
Я кивнула. Многие периоды моей жизни вызывали точно такие же чувства. Все любовные увлечения Джейми, все годы, когда я разыгрывала беспомощную жертву.
— Парень потерял из-за меня голову, — продолжал Ник, выдохнув клуб дыма. — И я с головой окунулся в это. Я верил всему, что он говорил. Он говорил, что сексуальность не имеет постоянной природы, и близость с ним не делает меня… ну, гомиком, или как там еще. Он читал мне Уолта Уитмена. Дьявольски заумные вещи для пацана, самое большое удовольствие для которого — стрелять ворон и белок. Оглядываясь назад, я думаю, что именно опасность, какая-то неправильность происходившего делала все это таким могущественным. Это случилось лишь несколько раз, и каждый раз я говорил себе, что больше этого не повторится, но потом он приходил, клал руки мне на плечи, и я не мог отказать ему. Страх оказаться застуканным только еще сильнее разжигал это, понимаешь?
