- Прости, не уходи, я хочу с тобой поговорить.
- О чём?
- О тебе, как тебя зовут?
Я на секунду замешкался.
- Эван.
- Красивое имя, я Энн.
- Зачем тебе это надо?
- Что именно?
- Говорить обо мне?
- Ты всё равно не поверишь. Давай я тебя угощу чем-нибудь, а ты просто поболтаешь со мной, совсем чуть-чуть? Ок? – Она улыбается, но это какая-то пустая улыбка, будто кукольная, - Я не обижу тебя, не бойся.
Я нехотя сажусь обратно, от неё исходит тепло, но она ненастоящая, будто нечто каменное облачено в живую плоть.
- Ты куришь? – она смотрит на пачку в моей руке.
- Пока ещё не знаю.
- Я балерина, правда, плохая из меня балерина, но не могу жить без этого.
- Мне не интересно, - я отворачиваюсь и смотрю в окно, на улице крапает дождь, а туман так и не рассеивается.
- Ты прав, тебе не должно быть интересно, ведь это я подсела к тебе. Не хочешь рассказать, что тебя так гнетёт? Ты такой молодой, сколько тебе лет?
- Это допрос?
- Нет, мне просто хочется знать.
- Восемнадцать.
- Ты очень закрытый, значит, тебе есть, что скрывать, не бойся меня, я просто тень, сегодня ты видишь меня, а завтра меня уже не будет.
- Как поэтично, сейчас расплачусь.
- Не будь таким занудой, Эван, я вижу, ты хороший парнишка.
- Это обманчивое впечатление, ты всё выяснила, что хотела? Я могу идти?
Она наклоняется ко мне через стол.
- Давай прогуляемся?
- Вот ещё чего, я тороплюсь.
- Куда?
- Не твоё дело!
- Значит, не торопишься, я знаю, что тебе хочется побыстрее отделаться от меня, обещаю, очень скоро я исчезну, позволь немного понадоедать тебе?
- Нет, - я встаю и спешно направляюсь к выходу, на улице сыро и многолюдно. Почти у угла здания Энн догоняет меня, вот прилипла, так прилипла!
- Да, что тебе надо? Я поговорил с тобой уже, отвали!
- Я пойду рядом, ты такой милый.
- Да, уж, очень милый, нечего сказать, ты ко всем так клеишься?
- Нет, только к тем, кому есть, что рассказать.
- Мне нечего тебе рассказывать, иди, доедай свой салат! – я пытаюсь идти быстрее, но она не отстаёт.
- А я вижу, что ты лжёшь, ты так молод и так красив, но при этом ты странный, и ты страдаешь.
- Ты священник, хочешь отпустить мои грехи?
- Не вредничай, я же не мешаю тебе, просто иду рядом, - она снова улыбается.
- Господи, тебе, что никто не говорил, что люди настоящие чудовища? А, вдруг, я маньяк и могу убить тебя? Что тогда?
- Тогда я умру!
- Ну, ты дура! Не в своём уме явно, я говорю, отстань от меня, у меня нет настроения знакомиться, с кем бы то ни было!
- Мы уже знакомы, забыл? Я знаю, что ты Эван, а я Энн.
- Хорошо, ты, что будешь так идти за мной до самого дома?
- Возможно, а возможно и нет, всё зависит от того, получу ли я то, что хочу.
- Да, ты совсем спятила? Ты даже не сказала, какого хрена тебе вообще надо? Поговорим, да поговорим, о чём мне с тобой разговаривать? О твоём балете, что ли? Мне это не интересно!
Дождь усилился, и уже отчётливо стучит по крышам и листве деревьев. Мы пробираемся сквозь толпу, спешащую по своим делам и на работу.
- Нет, я хочу говорить о тебе, хочу знать, что заставляет тебя быть таким хмурым?
- Плохая погода.
- Ну, прекрати, ты же не хочешь, чтобы я таскалась за тобой весь день? - Она хватает меня за запястье, я морщусь от боли, чувствуя, как под повязкой раскрываются чуть подсохшие раны, и разворачивает к себе лицом, - Или хочешь? – её губы прикасаются к моим, я не успеваю понять, что происходит, как она уже обнимает и целует меня. Мне страшно, это не просто странная девушка, это сама смерть целует меня, кукольная смерть, заточённая в теле хрупкой балерины. Я отталкиваю её.
- Ты, что творишь?
- Просто поцелуй, многие были бы ему рады.
- Я не многие, отвали нахрен!
Она снова силой притягивает меня к себе, я не знаю, почему, но мне тяжело сопротивляться ей, обеими руками держит мои запястья и целует под проливным дождём. И весь мир вторит этому безумию, толпа обходит нас, я чувствую, как намокают от крови бинты, ещё чуть-чуть и она начнёт сочиться по пальцам из-под рукава куртки.
- Тебе больно? – шепчет Энн, глядя прямо в глаза, - Ты морщишься от боли, я вижу.
- У меня порезана рука, - я аккуратно освобождаю свои руки из её хватки. Левая уже вся в крови, она замечает это.
- Ты резал вены?
- Нет, просто баловство, не более.
Она аккуратно убирает, прилипшие к моему лицу волосы, вытирает большими пальцами мой потёкший макияж.
- Какой ты красивый, прямо, как это день, не бойся меня, я не отниму у тебя твою боль, она только твоя.
- Я не хочу ни о чём говорить…
- Я знаю, мы можем просто помолчать, - она снова целует меня, от неё пахнет чем-то тёплым и сладким, как запах горячего мёда и корицы, это запах мёртвой зимы, запах огня, неживой запах, но при этом манящий и дурманящий. И я падаю в эту бездну, забыв всё на свете. В этот момент только вспышки света заставляют меня хоть как-то реагировать на происходящее, в первом сполохе золотого света, я вижу её лицо, склонившееся надо мной в моём номере мотеля. Со следующим блеском, я вижу потолок, и грающие на нём тени и блики, и меня снова уносит куда-то, как в наркотическом дурмане. Это мандариновый цвет, цвет болезненно-сладкий. Мне кажется, ещё одна вспышка возвращает мой голос, по крайней мере, я начинаю его слышать, это мой стон. Мне хорошо? Наверное, ведь это мой голос или голос Стэнли? В какой-то момент мне кажется, что рядом со мной мёртвая балерина, в рваной грязной пачке и c окровавленным горлом, она улыбается, её кожа ещё теплая, но уже твердеет. Я пытаюсь закричать, но не могу, голос снова пропал. А, это всего лишь наваждение, нет мотыльков, нет света, нет ничего, кроме мрачного света из окна дешёвого мотеля, шума машин за окном и её соломенных волос… нет ничего,… зачем я это делаю? Что со мной? Почему это мёртвое существо в обличии хрупкой танцовщицы манит к себе? Я снова забываюсь, на этот раз долгожданным сном, после стольких дней мучительной бессонницы я засыпаю, увижу ли я кошмары? Или они отступили, уступив место безумию медового цвета? Я не знаю, но мне хочется умереть сейчас, в этой сладкой неге, без боли и воспоминаний, в пустоте…
40.
Я открываю глаза, мне кажется, свет причиняет мне боль, дышать трудно. Воздух холодный и сырой, окно открыто, между створками бьются мотыльки и комары. Сколько времени прошло? Рука до сих пор болит. Это был сон? В комнату льётся лунный свет, мягкий и мёртвый. Опираясь на локти, я приподнимаюсь на кровати. Она сидит на подоконнике, прикрытая только своими распущенными волосами.
