- Ты долго спал, - её голос скользит по старой мебели, заставляя моль шевелиться в шкафах.
- Зато я наконец-то выспался, - я хочу встать, но у меня кружится голова, я не ел несколько дней.
- У тебя весь пол в ванной в запёкшейся крови.
Я невольно смотрю на руку, весь бинт пропитался насквозь и присох к ранам.
- Да, тут хреновый сервис, зато дёшево.
- Помогает?
- Что?
- Боль?
- Смотря от чего.
- От бездны?
- Мне да.
Она спрыгивает на пол и ложится рядом со мной, трогая пальцами кровавую корку на моих бинтах.
- Мне тоже, только чужая. Я отнимаю часть её и понимаю, что жива, хотя мне как-то слабо верится в это. Дышу, хожу, смеюсь, танцую… я ли это?
- Ты странная.
- Ты тоже, - Энн наклоняет голову, её глаза блестят при лунном свете, как два светлячка, - Кого ты потерял?
- Ты о чём?
- Я вижу тебя насквозь, как куколку шелкопряда, внутри тебя сидит нечто огромно-страшное. Кто же умер так неожиданно, породив это?
Тишина… такая же густая и едкая, как кровь.
- Я сам…
- Но, ты же здесь?…
- Это не я, это твоя грёбанная бабочка, которая вылезла из куколки, иногда я не знаю, кого ненавижу больше: всех тех, кто убил меня или себя самого?! – я закрываю глаза, чувствуя подступающую тошноту и холодный пот. Слабость… такая же необратимая, как пустота…
- Значит мы оба мертвецы, которые будут пить чужую жизнь, чтобы поддерживать иллюзию своей? – её руки тёплые, она гладит меня по щеке, я силюсь открыть глаза и посмотреть на неё.
- Что ты знаешь о смерти?
- Я знаю, как умирает надежда,…как отчаянны слёзы, когда ты знаешь, что уже ничего не будет, как прежде… всё изменилось, и все пошли вперёд, оставив тебя здесь, умирать, гнить,… ненавидеть…
- Чертовски точно, только я гнил на самом деле, разлагаясь в своём дорогом гробу день за днём, превращаясь в пепел. Я метался в отчаянии там, в безысходности и пустоте, я так хотел вернуться,… и вот я здесь, но будто ничего не изменилось,… я дышу, но не осознаю, сердце бьётся, но помнит лезвие ножа, по венам течёт кровь, но они холодны, будто меня вынули из могилы и сказали: «Иди!», и я пошёл, спотыкаясь и шатаясь. Я, мать его, зомби! И тот парень, чьё тело я сейчас использую, не виноват ни в чём, он просто рухнул с высоты и… умер…
- Расскажи мне…
Я открываю глаза и смотрю на Энн, это бледное кукольное лицо, в сумраке дождливой ночи, она не менее мертва, чем я.
- Ты не поверишь…
- Я поверю, - она берёт меня за руку.
И это безумие вернулось, словно слова сами вырывались с болью из груди, ломая рёбра, раздирая кожу… Мне всё равно, верит ли она им или нет, это нужно мне,… моя исповедь пустоте,… моя жизнь, которой не было. Умирающие мотыльки на окне, солнце сожжёт их утром, но это моя ночь, мой лунный свет и мой голос…. Или уже не мой? Моё безумие такое же сладкое, как её мандариново-медовое, только моё пахнет тленом и цветами с моей могилы.… С каждой фразой я чувствую, как наполняю силами эту кукольную балерину, как оборотень она жаждет ещё боли… ещё крови…И я послушно, отдаю ей всё, что вырывалось сквозь мои вены…Час? Или пять часов? В какой-то момент мне кажется, что комната уплывает в лунное небо, изрешечённой звёздами. Что мы не здесь, что мы падаем из темноты в новую темноту, на дно моей могилы, над которой стоял зверь, в ту же ночь, в тот же дождь…Что мы попадаем на мои похороны, и вот снова эта музыка, манящая и печальная, как сотни трагедий за улыбками людей. Я держу её руку, но уже не чувствую, я там в том дне, и я вижу своего отца.… Никогда бы не подумал, что могу так живо представлять, как он стоял над моим гробом, в котором моё изуродованное тело было зашито грубыми нитками. Мне кажется, я вижу и Джея, он не в толпе, он поодаль, и он не плачет,… но я знаю, что сейчас вместе со мной закопают и его сердце,… и он уже никогда не будет прежним, как и я…
- Боже, Эван, это прекрасно…, я знала, что найду тебя, с то самой минуты, как он позвонил мне…
- Ты о чём? – я всё ещё там, но мозг заставляет реагировать на слова.
- Я знаю Джея, и ты прав, часть его сердца похоронили вместе с тобой, поэтому это другой Джей, настоящая сволочь!
Мои губы онемели, что она несёт? Она знает Джея? Как такое может быть? Это невозможно!
- Нет, - я шепчу очень тихо, даже мотыльки шуршат громче моего голоса.
- У меня есть его номер телефона, мы разговаривали всю ночь, его боль такая живая и такая настоящая, а он прекрасен, как Бог, совершенен. Я понимаю, почему ты влюбился в него. Только теперь это иной Джей…
- Мне надо увидеть его, - я почти задыхаюсь, мышцы сводит от судорог, - Мне очень надо!
- Как ты объяснишь ему, кто ты? Разве ты не понимаешь, что только такой же безумный человек может поверить тебе? Джей не безумен, он жестокий, циничный… он земной…
- Я не знаю, но только ради этого я вернулся сюда…
- Не только!
Я больше не могу говорить, если я произнесу ещё хоть слово, я разрыдаюсь, слабость окончательно овладела мной, отчаяние, такое же липкое и тёмное, как те дни моих мучений.
- Эван, очнись! Если ты хочешь разговаривать с циничной тварью, ты должен чётко знать, что ты ему скажешь, иначе у тебя не будет шанса, он откажется тебя слушать!
Я дрожу, мне плохо, а это так очевидно, я и сам знал, что в этом месте мой план проваливается.
Энн склоняется надо мной, внимательно изучая мой застывший взгляд, устремлённый в потолок.
- Мой несчастный ангел, тебе было так больно падать! Сломал себе крылышки, теперь не знаешь, что делать? Ты думал, что тебя здесь ждут? Зачем ты вернулся в этот грязный мир?
Я не могу говорить, не могу… не могу. Этот оборотень в теле куклы-балерины специально вынимает из меня всё больше боли, для неё она сладкая, как куски кровавого мяса.
- Знаешь, я бы хотела увидеть момент вашей встречи, он бы не дал тебе и рта открыть, возможно, предложил бы трахнуться, но не более, ты был бы согласен на тридцать минут секса? Как тебе полчаса безликого секса в обмен на пятилетнее заключение в мире мёртвых? Равноценно?
Не надо её слушать, она не знает Джея, не слушай её, нет… В голове всплывают обрывки прошлого: школьный туалет, та вечеринка, его наглый взгляд в зеркале, эта похоть, эта манящая грязь, это неудержимое желание… В этом был весь Джей. Нет, нет, нет, она его знает, она понимает его поверхностную сущность, а глубже никто не может забраться, никто-никто, кроме меня… меня, а не Стэнли, а я ведь Стэнли, я не совсем Эван, я даже не знаю, курю ли я? Это паника, это истерика, и она вся внутри, снаружи я спокоен и неподвижен.
- Чёрт побери, Эван, не будь так наивен, мы оба психа, поэтому я верю тебе, он же не услышит и не поймёт, и даже не попытается! Ты должен знать способ, как заставить его поверить, иначе все твои старания тщетны, иначе ты зря вернулся!
