Ветви огромных голых деревьев чернели на фоне мрачного вечернего неба; высохшие сорняки заполонили тропинки и аллеи; у пруда с карпами слабо вырисовывалась статуя, местами покрытая высохшим мхом.
Пейли не было.
— Он спит в своей хижине, — сказал мистер Шют. — Или шпионит за мной, старый урод. Я прогоню его.
Мертвая белизна пелерины миссис Шют странно поблескивала, когда она шла вслед за мужем через потрескивающий подлесок.
В сгущающихся сумерках они нашли хижину, — странное переплетение ветвей, в котором не было никакой мебели, — слабая защита от ветра и непогоды.
Пейли в ней не было.
— Я найду его, — пробормотал мистер Шют. — Даже если мне придется искать его всю ночь.
Его мозг, отравленный алкоголем, сосредоточился на работнике как на символе всех его несчастий и, возможно, мести за все его пороки.
Жена развернулась, потому что ее пелерина зацепилась за куст, а затем с мрачным видом направилась к пруду с карпами.
Мгновение спустя, резкий крик заставил мистера Шюта броситься к ней. Она стояла в странной согнутой позе, указывая дрожащей пухлой рукой на темные глубины пруда.
— Негодяй! Он утопился! — крикнула она.
Мистер Шют едва совладал со своими измученными нервами; схватив ее за руку, он посмотрел туда, куда указывал ее палец; там, где было относительно неглубоко, виднелось что-то темное, большое и темное, с бледными плоскими глазами, которые, казалось, злобно блестели.
— Пейли! — ахнул мистер Шют.
Он с ужасом наклонился, после чего разразился дребезжащим смехом.
— Это рыба, — сказал он. — Один из старых карпов.
Миссис Шют и сама теперь видела, что чудовищное существо в воде было рыбой; она разглядела широкую разинутую пасть, высокие темные плавники и чешую, грязно-белого и мертвенно-желтого цвета.
— Он смотрит на меня, — выдохнула она. — Убей его, убей этого мерзкого негодяя!
— Он… он слишком большой, — пробормотал мистер Шют, но тут же поднял камень, собираясь швырнуть его; огромная рыба, словно догадавшись о его намерениях, скользнула в мутные глубины пруда, оставив на поверхности слабую рябь.
К Дэниелу Шюту вернулось его мужество.
— Это всего лишь старый карп, — повторил он. — Я прикажу поймать эту тварь.
Миссис Шют заплакала и заломила руки. Муж грубо потащил ее к дому, оставил там, взял фонарь и в сопровождении мистера Трегаскиса снова отправился на поиски Пейли.
На этот раз они нашли его на обычном месте, на берегу пруда. Теперь мистер Шют передумал прогонять его; у него мелькнула смутная мысль: если он хочет, чтобы за прудом наблюдали, то кто сможет сделать это лучше Пейли?
— Послушайте, дружище, — сказал он, — в этом пруду водится огромный черный карп.
— Они живут сотни лет, — ответил Пейли. — Но это не карп.
— Значит, ты знаешь, о чем я говорю? — спросил мистер Шют.
— Да, знаю.
— Я хочу, чтобы ты поймал его и убил. Сделай это как можно быстрее. Я его ненавижу.
— Убить? — запротестовал мистер Трегаскис, державший фонарь, озябший и раздраженный. — Черт возьми, сквайр, что эта штука может сделать? Она же не может выйти из воды.
— Я бы не стал этого утверждать, — пробормотал мистер Шют.
— Вы пьяны, — грубо сказал мистер Трегаскис.
Но мистер Шют настаивал на своем.
— Следи за прудом, Пейли, следи за ним день и ночь, пока не выловишь эту рыбу.
— Я буду следить, — ответил Пейли, не двинувшись с места.
Двое мужчин вернулись в заброшенный дом. Когда мистер Шют, пошатываясь, поднялся наверх, он увидел свою жену в окружении полудюжины зажженных свечей, скорчившуюся за безвкусными муслиновыми занавесями, которым она изуродовала большую кровать.
Она сжимала четки, постоянно подносила их к губам и бормотала что-то невнятное.
Мистер Шют подошел к кровати.
— Я и не знал, что ты — папистка, Фло, — усмехнулся он. Она подняла на него глаза.
— Эта история напомнила мне, — прошептала она, — о человеке, оставленном привязанным к статуе рыбьего бога, и его проклятию; о том, что он мог преследовать вероломную возлюбленную триста лет, пока не заставил ее вернуться в то самое место, откуда все и началось.
Дэниел Шют заметил, что она выпила, и опустился в кресло.
— Это все сплетни Гуди Чейз, — зевая, сказал он, — и эта проклятая уродливая рыба. Я поручил Пейли поймать ее — следить за прудом, пока она не появится.
Она пристально посмотрела на него и, казалось, почувствовала облегчение.
— В любом случае, тебе-то какое дело до этого? — продолжал он. — Ты ведь не та самая женщина, которая оставила человека на острове!
Он грубо расхохотался. Миссис Шют опустилась на подушки.
— Если за прудом присматривают, — пробормотала она, — я буду чувствовать себя спокойнее.
Но ночью она металась и задыхалась в бреду, говоря о больших кораблях, нагруженных странными товарами, об одиноких островах среди бескрайних морей, о могучих каменных богах, возносящихся к небесам, о мужчине, который посылает проклятие вслед уплывающей женщине, пока муж не встряхнул ее и не оставил одну, спать на кушетке в мрачной гостиной.
На следующий день он решил поговорить с миссис Чейз.
— Своими бредовыми россказнями вы совершенно задурили голову вашей хозяйке! Боже правый! Она точно сошла с ума!
Но Гуди Чейз сказала, что ничего ей не рассказывала.
— Это она рассказала мне эту историю, сквайр, и сказала, что прочитала ее в старой книге. Что я знаю о Флоренс Фланнери? Вы много раз спрашивали меня о ней, когда были ребенком, и я ничего не могла сказать вам, потому что знала только одно — она была потаскушкой, опозорившей Шют Корт!
Узнав это, Дэниел Шют пришел в ярость и приступил к жене с расспросами, откуда она набралась этих сказок, но женщина пребывала в мрачной меланхолии и ничего ему не отвечала; весь день она оставалась в таком состоянии, но когда короткие зимние светлые часы миновали, ее снова охватил ужас, и она, словно лишившись рассудка, била себя в грудь, целовала четки и непрестанно бормотала: «Мой грех, мой грех, мой тяжкий грех!»
Мистер Шют был не в том состоянии, чтобы терпеть это, и перебрался спать в другую комнату.
В унылую сельскую местность пришла зима; Пейли караулил у пруда, Шюты влачили жалкое, невыносимое существование в опустевшем доме.
Днем миссис Шют немного оживлялась и даже выходила из комнаты, чтобы посплетничать с миссис Чейз у огромного камина, но ближе к ночи ее всегда охватывал ужас, ее била дрожь, — и предметом ее кошмаров всегда была рыба, увиденная ею в пруду.
— Она не может выйти из воды, — говорили ей, на что она отвечала: — В первую ночь, когда мы приехали сюда, я заметила на лестнице потеки воды.
— Господи! — сказал как-то Дэниел Шют. — Это все равно, что жить с кем-то, приговоренным к смерти.
— Вызовите врача из Плимута, — предложил мистер Трегаскис.
Но мистер Шют не согласился, опасаясь, как бы его местоположение не стало известно кредиторам.
— Лучше гнить здесь, чем на каторге, — ответил он.
— Тогда увезите ее отсюда и проследите, чтобы она не употребляла спиртное.
Несчастный муж не мог сделать ни того, ни другого; у него не было ни денег, ни влияния на миссис Шют. На самом деле, он был безразличен к ее страданиям, за исключением тех случаев, когда они касались непосредственно его ужасным зрелищем умственного расстройства; он понимал, что нет ничего странного в том, что на такую женщину, как она, повлияли местные условия; к тому же, он испытал в жизни столько несчастий, что еще одно попросту не имело никакого значения.
Он начал находить странное утешение в присутствии Пейли, который, молчаливый, неторопливый в движениях и странный, усердно делал свою работу и, исполняя поручение, не спускал с пруда глаз.
Однажды ночью, самой темной, накануне Рождества, крики миссис Шют заставили ее мужа с проклятиями подняться по лестнице.
Дверь ее комнаты были незаперта, она сидела в постели с зажженной свечой; когда он подошел, она показала ему несколько красных отметин на руке.
