Линкольн Чайлд - Танец на кладбище

— Это тоже возьмите, — скомандовал д’Агоста, указывая на амулет, лежащий на полу. — И вот это, и это.

Он водил фонариком по стенам и углам, пытаясь обнаружить двери и шкафы, заглядывал за спины стоявших у стен людей.

— Да обрушат лоа свой гнев на грязных псов, оскверняющих святилище! — завопил жрец.

В руке у него появилась маленькая темная трещотка величиной с мяч для гольфа, которой он начал греметь на пришельцев.

— Заберите эту дрянь с алтаря — железки и все остальное. Все, что там стоит.

Перес быстро сгреб предметы в пластиковый ящик для вещдоков.

— Грабители! — рявкнул Шарьер, потрясая своей погремушкой.

Толпа придвигалась все ближе.

— Успокойтесь, вы все получите обратно, — пообещал д’Агоста.

Пора было заканчивать и идти вниз.

— Лейтенант, не забудьте вон про то caye-mystère,[25] — сказал Пендергаст, кивнув в сторону ниши, украшенной пальмовыми листьями, где хранились маленькие горшочки, амулеты и всякие продуктовые приношения.

— Будет сделано.

— Свиньи!

Внезапно из толпы послышался звук, характерный для гремучей змеи. Сначала он раздался в одном месте, потом в другом и вскоре уже слышался отовсюду. Направив луч в толпу, д’Агоста обнаружил, что люди, стоявшие уже совсем близко, держат в руках костяные ручки, к которым привязано не что иное, как трещотки гремучих змей.

— Здесь мы, кажется, закончили, — с напускной небрежностью подытожил д’Агоста.

— Мне кажется, обыск внизу может подождать, — шепнул ему Пендергаст.

Д’Агоста кивнул. И вправду, пора делать ноги.

— Вонючие козлы! — выкрикнул жрец.

Д’Агоста повернулся, чтобы уйти. Но путь к отступлению был отрезан. Их плотным кольцом обступили прихожане.

— Ребята, заканчиваем и уходим.

Пальчинский с Пересом проявили полную готовность. Пендергаст возобновил сбор своих крошечных проб. Но куда подевался Бертен?

В этот момент в темном углу церкви возникла какая-то потасовка. Повернувшись в ту сторону, д’Агоста увидел, как Бертен, словно дикий зверь, с криком набросился на жреца. Шарьер отшатнулся, сжимая в руке амулет. Завязалась ожесточенная борьба.

— Эй, какого черта? — заорал д’Агоста.

Толпа подалась вперед. Шум трещоток превратился в раскатистый гул.

Запутавшись в одеянии Шарьера, дерущиеся упали на пол. Пендергаст бросился их разнимать. Через минуту он уже стоял на ногах, держа за руку Бертена.

— Пусти меня! — кричал месье. — Я убью его. Ты умрешь, masisi![26]

Шарьер оправил свой балахон, отряхнулся и зловеще осклабился.

— Это ты умрешь, — тихо произнес он. — Ты и твои друзья.

Боссон быстро взглянул на жреца.

— Довольно! — приказал он.

Бертен попытался сопротивляться, но Пендергаст крепко держал его, нашептывая что-то на ухо.

— Нет! — вопил Бертен. — Никогда!

Толпа все сдвигалась, фанатично потряхивая погремушками. Д’Агосте показалось, что в складках их темных одежд поблескивала сталь. Бертен вдруг осекся и побледнел.

Сектанты были уже совсем рядом.

Д’Агоста судорожно сглотнул. О столкновении не могло быть и речи. Они, конечно, могут проложить себе дорогу несколькими выстрелами при условии, что у этих парней нет оружия, но тогда весь остаток жизни придется ходить по судам.

— Мы уходим, — выдавил он из себя. — Ребята, пошли отсюда.

Шарьер преградил ему путь. Вокруг плотным кольцом столпились люди.

— Мы не хотим конфликтов, — добавил лейтенант, кладя руку на кобуру.

— Поздно, — прошипел жрец. — Вы подлые и грязные святотатцы. Храм будет очищен от скверны.

— Очистить храм! — выкрикнул кто-то из толпы, и к нему сразу же присоединился целый хор голосов:

— Очистить храм!

Открывая кобуру, д’Агоста произвел быстрый подсчет в уме. У «глока-19» пятнадцатизарядный магазин; этого хватит, чтобы проложить путь к двери в любой нормальной толпе. Но только не в этой. Крепко сжав рукоятку пистолета, он глубоко вздохнул.

Но тут к Шарьеру неожиданно подошел Пендергаст.

— Что это?

Выбросив вперед руку, он быстро вынул из рукава его балахона какой-то предмет и, высоко подняв его, осветил фонариком.

— Посмотрите! Это же оберег с бечевой, скрученной в обратном направлении. Амулет против вероломных друзей! Мистер Шарьер, почему вы его носите? Или вы не доверяете своей пастве? Чего вы боитесь?

Спецагент повернулся к толпе, потрясая маленьким мешочком, перевязанным шпагатом.

— Он вас в чем-то подозревает. Вы видите?

Потом он резко обернулся к Шарьеру:

— Почему вы не доверяете этим людям?

Подняв посох, Шарьер кинулся на Пендергаста, но спецагент ловко увернулся, и жрец пролетел мимо. Посланный вдогонку пинок поверг его на землю. По толпе пробежал возмущенный ропот. Подоспевший Боссон помог упавшему подняться.

— Мерзкий ублюдок! — с ненавистью бросил тот Пендергасту.

— Теперь уж точно пора прощаться, — тихо сказал Пендергаст.

Взявшись за ручки ящика с вещдоками, д’Агоста с Пересом, как тараном, разметали им растерявшуюся толпу. Свободной рукой лейтенант вытащил из кобуры револьвер и пальнул в воздух. Выстрел эхом раскатился под сводами церкви.

— Быстрее, быстрее!

Засунув пистолет в кобуру, он схватил Бертена за шиворот и потащил к выходу, расшвыривая людей, как кегли. Сверкнул нож, но Пендергаст молниеносно отправил нападавшего в нокаут.

Наконец они добрались до дверей и выскочили наружу. Толпа устремилась за ними. Д’Агоста еще раз выстрелил в воздух.

— Не подходить!

Теперь уже десятки ножей поблескивали в сумеречном свете.

— По машинам! — крикнул д’Агоста. — Быстро!

Они спешно погрузились в фургон, забросив туда же ящик и ягненка, и машина с ревом рванула вперед, прежде чем они успели закрыть двери. За ним спешно стартовала патрульная машина, осыпав гравием беснующуюся толпу. С заднего сиденья послышался стон. Оглянувшись, д’Агоста увидел там бледного, трясущегося француза, вцепившегося Пендергасту в лацканы пиджака. Спецагент достал из кармана один из странных крючков, которые стояли на алтаре. Вероятно, он прихватил его во время потасовки.

— Вы целы? — спросил лейтенант Бертена. Сердце у него отчаянно колотилось, и он все никак не мог перевести дух.

— Этот унган, Шарьер…

— Что?

— Он взял образцы…

— Что он сделал?

— Взял наши волосы, кусочки одежды — у меня, у всех нас. Разве вы не заметили? Вы же слышали его угрозы. Maleficia.[27] Он наведет на нас порчу. Очень скоро мы это почувствуем.

Бертен выглядел так, словно был уже при смерти.

Д’Агоста резко отвернулся. Ничего не поделаешь. Когда работаешь с Пендергастом, и не такой бред приходится терпеть.

— Что будем заказывать, дорогой? — спросила уставшая официантка, упершись локтем в бедро и раскрывая блокнот. Д’Агоста отбросил меню.

— Черный кофе и овсянку.

Официантка перевела взгляд на другую сторону стола.

— А вам?

— Блинчики с черникой, — попросила Хейворд, — и пожалуйста, подогрейте сироп.

— Ладно, — ответила официантка, захлопывая блокнот и собираясь уходить.

— Одну минуточку, — задержал ее д’Агоста.

Такой заказ наводил на мысли. Из опыта совместной жизни с Лаурой Хейворд он знал, что она заказывала или готовила блинчики с черникой только в двух случаях: либо ее мучили угрызения совести по поводу того, что из-за работы она оказывает ему слишком мало внимания, либо ее охватывало любовное настроение. Оба варианта были неплохи. Неужели она подает ему сигнал? В конце концов, это ее идея позавтракать вместе.

— Принесите две порции блинчиков.

— Как скажете.

И официантка исчезла.

— Ты видел сегодняшний «Уэстсайдер»? — спросила Лаура.

— К сожалению, видел.

Этот скандальный листок из кожи вон лез, чтобы повергнуть весь город в истерику. И не только он. Все таблоиды подняли шум и крик, не жалея мрачных тонов в описании Вилля и прозрачно намекая, что убийство «звезды» «Уэстсайдера» Кейтлин Кидд связано именно с этим дьявольским местом.

Но больше всего газеты топтались на Смитбеке. Сенсационное убийство Кидд, совершенное журналистом после его смерти и вскрытия, исчезновение его трупа из морга — все это смаковалось во всех подробностях. Высказывались самые невероятные предположения, так или иначе связывающие эти события с Виллем.

Д’Агоста и сам считал, что без Вилля здесь не обошлось. Но, несмотря на все свое негодование, он был против любого самосуда и опасался чрезмерной активности масс.

Официантка принесла ему кофе. Отпив глоток, он украдкой посмотрел на Лауру. Глаза их встретились. Но на ее лице он не заметил ни виноватого выражения, ни романтической мечтательности. Скорее оно выглядело озабоченным.