него еще была, стремилась к Богу. Лишь вера позволяла ему продолжать жить несмотря ни на что.
– Моя вера сильнее страха.
Карл медленно пошел к входу.
– Это не сработает. Карл, остановись! – Вильгельм заступил ему путь, останавливая друга.
– Уйди с дороги. – Люксембургский посмотрел на Рота, и тот сдался под упрекающим взглядом карих глаз, давая ему пройти.
Карл легко преодолел несколько ступеней и остановился возле двери, поднимая голову, чтобы полюбоваться на готический фасад. Каменные ангелы безмолвно взирали на него, не предпринимая попыток ожить и испепелить на месте.
– Моя вера сильнее страха, – чуть слышно повторил он и переступил порог костела Святых Петра и Павла.
Вмиг каменное здание затряслось, словно хотело исторгнуть из себя кровопийцу, но так же быстро успокоилось. Карла прошиб жар, кожа на руках и лице покрылась волдырями от ожогов, но он и не думал возвращаться на улицу. Вместо этого Люксембургский обошел скамьи для молитв, на которых сидели несколько прихожан, и направился в нишу по правую сторону от алтаря. Боль и жар, пронзающие тело, являлись для него своеобразным очищением. Карл улыбался, словно безумный, осматривая внутреннее убранство костела, который почти не изменился с тех пор, как он его возвел. Дневной свет, приглушенный и тусклый, еле просачивался сквозь витражные окна, и внутри стоял сумрак.
Карл приблизился к конфессионалу [43], увидел, что из кабинки вышла женщина, и тут же проскользнул внутрь, опасаясь касаться дерева. Он опустился на колени. От его тела исходил серый дым, казалось, что кости и весь он готовы рассыпаться пеплом. Однако он верил. Верил, что Бог не просто так впустил его в свой храм, верил, что способен оградить Богемию от зла, а значит, послужить во благо. Глаза снова кровоточили, но он смог увидеть, что святой отец сидел за перегородкой, перебирая четки. Карл сложил почерневшие от ожогов ладони и хрипло произнес:
– Прости меня, Господи, ибо я согрешил.
Распятие на четках в руках священника ярко замерцало. Его кадык под колораткой испуганно дернулся, но старческие, почти фиолетовые губы спокойно заговорили:
– Что привело тебя в обитель Господа, сын мой? Иным созданиям, насколько мне известно, вход сюда закрыт.
– Я пришел, потому что верую и не могу жить без Бога.
– Ты не боишься сгореть? – Голос священника был тих и уверен.
– Целиком вручаю себя в руки Господни.
Святой отец повернулся к нему и, не встречаясь глазами с его, поднял руку, сделав пальцами символ V. Карл согнул пальцы на правой руке, оставив вытянутыми только указательный и средний, а затем молча поднял в ответ. Священник перекрестился и отважился взглянуть в глаза Карла.
– Ты как они, но другой. Исповедуйся, сын мой. Покайся в грехах.
Карл склонил голову и на латыни принес покаянную молитву. Пока он говорил, святой отец несколько раз удивленно ахнул, но более не мешал. На моменте, когда Карл замолчал, священник откашлялся и осенил его крестным знамением. На лице Люксембургского появились новые отметины от ожогов, кожа пузырилась и лопалась, но он благодарно улыбался.
– Бог отпустит все твои грехи, сын мой, и приведет к вечному покою. Да простит тебя Всевышний.
Карл склонил голову, а святой отец продолжил:
– Любить Бога более себя, более всего – есть высшая ступень веры, но любить свою землю и свой народ более Бога – есть высшая ступень любви.
– Спасибо, святой отец.
– В городе начали происходить давно забытые вещи. – Священник тяжело поднялся и вышел из исповедальни. Карл последовал его примеру.
– Сообщите как можно большему числу пасторов: пусть дополнительно освятят храмы Божьи. Нужно быть готовыми к тому, что эти здания станут единственным убежищем. Правда, я не знаю, как поведут себя люди этого века в ответ на такую угрозу.
Святой отец перебрал четки в руках, пожевал губы, а потом положил руку на плечо Люксембургского. Старческие глаза изучающе рассматривали Карла.
– У кого-то душа живет после смерти, а у кого-то умирает еще при жизни. Сейчас такие времена: даже живые ходят убитыми. Предавать огласке нельзя. Начнется паника, некоторые, наоборот, будут искать встречи с ними. Книги и фильмы романтизировали вампиров. Молодежь будет рада пополнить их ряды добровольно. Нет. Никто не должен знать об этом. Поверь, сын мой, так будет лучше для города.
– Я боюсь не оправдать Божьих надежд.
– Сомнения убивают веру, сын мой. Действуй так же уверенно, как сегодня, когда отважился войти в костел.
Трижды осенив Карла крестом, святой отец вернулся в исповедальню. Позади Люксембургского уже собралась очередь. Прикрыв обожженное лицо ладонями, он отошел к огороженным нишам вдоль стен, в которых покоились останки святых, их мощи, собранные лично Карлом во времена правления. Люди назвали тот период Средневековьем и придумали символы, сопровождающие это значение.
Карл покачал головой, его тело грозилось истлеть, но то, что он не испустил дух еще на пороге, уже было чудом и укрепило веру. Что-то доброе могло сотвориться из чего-то злого, если это самое зло пыталось прийти к Богу. Вильгельм утверждал, что упыри – новые люди, эволюционировавшие в другой вид, но Карл в это не верил.
* * *
Когда зашло солнце, Вильгельм настоял, чтобы они отправились на Ольшанское кладбище.
– Когда ты успел познакомиться с местными упырями?
– О, я не знаком с ними лично, – мотнул головой мистер Рот. – Сейчас мы проверяем одну из городских легенд.
– Славно, – поморщился Карл. – Солнце зашло, а вместо того, чтобы защищать город, мы занимаемся ерундой.
– Терпение, друг мой. Это ненадолго, – Вильгельм поднял воротник легкой куртки, будто ежась от ветра.
Карл знал, что это обман, ведь упыри не так остро реагировали на холод, в отличие от обычных людей. Скорее, это было удобной привычкой, чтобы не выделяться. Хотя они все равно выделялись: двое высоких мужчин в похожих одеждах, идущие на кладбище. Более заметные фигуры тяжело представить в такой час и в таком месте.
Погода мерзко насмехалась над ними. Мелкий дождь с ветром то накрапывал, то терялся среди черных закатных туч. Едва они вошли в ворота, как попали в царство могильного плюща, который захватил все пространство кладбища. Вечнозеленый, он душил кроны деревьев, стелился по земле и обнимал старые надгробия, а к новым только присматривался, протянув руки-побеги. Ветер подарил ему голос, и плющ тихо шипел на непрошеных гостей.
Карл смотрел на надгробные камни – где-то совсем разрушенные, и на года, полуистертые временем: 1656, 1815, 1906. Тонкий нюх уловил запах тлена, витавший в воздухе. Между деревьями мелькнул силуэт и пропал.
– Кажется, городские легенды не врут, – довольно заметил Вильгельм, и они двинулись к деревьям.
Порыв ветра,
