Молодой Клат, который еще не был уволен из городской полиции, пытался (несколько самодовольно) объяснить своему деду, что «Текстиль Южного Мэна» уже несколько лет не имеет никакого отношения к бывшей собственности Джо Ньюалла.
Подлинным хозяином дома на холме у Бенда, по его мнению, является «Банк Южного Мэна», и обе эти компании не имеют между собой ничего общего. Старый Джон сказал Энди, что если он действительно верит этому, то просто дурак. Всем известно, объяснил он, что и банк, и текстильная компания являются прикрытием для «массачусетских итальянцев» и единственная разница между ними заключается в паре слов в их названиях. Они просто скрывают очевидные связи между собой кипами бумаг, объяснил старый Клат, – короче говоря, Закон.
Молодой Клат не выдержал и засмеялся в ответ на это. Старый Клат покраснел от ярости, бросил свою салфетку на тарелку и встал. Смейся, сказал он. Смейся и дальше. Почему бы и нет? Единственное, что пьяница умеет делать, – смеяться над тем, чего не понимает, вместо того чтобы плакать над тем, чего он не знает. Энди разозлился и сказал что-то о том, что пьет из-за Мелиссы. Джон спросил его, сколько лет его внук будет обвинять в своем пьянстве мертвую жену. Энди смертельно побледнел, когда старик сказал это, и потребовал, чтобы тот немедленно убирался из его дома. Джон так и поступил и никогда больше не бывал там. И теперь у него нет ни малейшего желания. Не говоря уже о том, что они разругались, старый Клат не может видеть, как Энди со своим пьянством стремительно мчится в ад.
Сколько ни рассуждать об этом, одно было очевидно: дом на холме пустовал теперь уже одиннадцать лет, никто не жил там долгое время. «Банк Южного Мэна» пытался продать его через одну из местных фирм, торгующих недвижимостью.
– Последние, кто хотел купить дом, приезжали из северной части Нью-Йорка, верно? – спрашивает Пол Корлисс. Он говорит так редко, что все поворачиваются к нему. Даже Гэри.
– Да, совершенно верно, – подтверждает Ленни. – Это была симпатичная пара. Муж собирался покрасить амбар в красный цвет и продавать там старинные предметы, правда?
– Да, – кивнул старый Клат. – А потом их сын нашел ружье, которое у них храни…
– Иногда люди чертовски неосторож… – вмешался Харли.
– Он умер? – спрашивает Ленни. – Мальчик умер?
После вопроса воцарилась тишина. Создается впечатление, что никто не знает ответа. Затем с видимой неохотой звучит голос Гэри.
– Нет, – говорит он. – Но он ослеп. Они переехали в Оберы. Или в Лидс.
– Это были хорошие люди, – сказал Ленни. – Мне в самом деле казалось, что у них может что-то получиться. Им хотелось жить в этом доме. Они считали, все шутят над ними из-за того, что приехали издалека, когда говорят, что дом приносит несчастье. – Он замолкает и погружается в размышления. – Может быть, теперь они лучше понимают все это… где бы ни жили.
Наступает тишина. Старики думают о людях из верхней части Нью-Йорка, а может, о собственных больных телах и ухудшающемся слухе. В темноте позади печи бурлит мазут. Где-то стучит ставня, тяжело ударяя по стене в беспокойном осеннем воздухе.
– Там действительно строят новое крыло, – нарушает молчание Гэри. Он говорит тихо, но выразительно, словно кто-то из присутствующих возражает против его заявления. – Я видел это, когда ехал по Ривер-роуд. Почти весь каркас уже готов. Это чертово крыло, похоже, длиной футов сто и шириной тридцать. Никогда раньше не обращал на него внимания. Сделано из отличного клена. Интересно, где в наше время кому-то удается доставать кленовые доски и бревна?
Никто не отвечает. Никто не знает.
Наконец очень нерешительно Пол Корлисс говорит:
– Ты уверен, что это не какой-нибудь другой дом, Гэри? Может быть, ты…
– Может быть, я дурак, – говорит Гэри еще тише, но с еще большей уверенностью. – Это дом Ньюалла, новое крыло у дома Ньюалла, уже готовый каркас, и его начали обшивать, а если сомневаешься, выйди наружу и посмотри сам.
После этого говорить было уже не о чем – ему поверили. Ни Пол, ни кто другой не вышел из лавки посмотреть на новое крыло, пристреливаемое к дому Ньюалла. Они считали это событие вопросом немалой важности, и потому спешить не следовало – пусть пройдет время. А Харли Макиссик рассуждал про себя: научиться бы превращать время в деловую древесину, все они уже давно бы разбогатели. Пол идет к автомату, где продают газированные напитки, и приносит стакан апельсинового сока. Он передает Харли шестьдесят центов, и тот поворачивает ручку кассового аппарата, заносит в баланс лавки сделанную покупку. Задвигая ящик аппарата, он замечает, что атмосфера как-то изменилась. Приходит очередь обсуждать другие проблемы.
Ленни Партридж кашляет, морщится, прижимает руки к тому месту, где сломанные ребра так и не срослись, и спрашивает Гэри, когда будет проводиться поминальная служба по Дану Рою.
– Завтра, – отвечает Гэри, – в Горэме. Там похоронена его жена.
Люси Рой умерла в 1968-м; Дан, который до 1979-го работал электриком в гипсовой компании в Гейтс-Фоллзе (служащие этой компании обычно называют ее «Ю.С. гип»), умер от рака внутренних органов два дня назад. Он прожил в Касл-Роке всю жизнь и любил говорить, что за все свои восемьдесят уезжал из штата Мэн всего три раза: однажды – проведать тетю в Коннектикуте, другой раз – чтобы посмотреть, как остонские «Ред соке» играли на стадионе в Фенвей-парке (и эти бродяги проиграли, не забывал он прибавить, рассказывая об этом), и третий раз – когда принимал участие о съезде электриков в Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир. «Только время напрасно потратил, – отзывался он об этом съезде – В основном пили виски да по бабам ходили. А бабы-то – глядеть не на что, не говоря уже о другом». Он был одногодком этих стариков, и от его смерти все они испытывали странную смесь печали и удовлетворения.
– Ему вырезали четыре фута внутренностей, – проговорил Гэри. – Это нисколько не помогло. Ему пришел конец.
– Он был знаком с Джо Ньюаллом, – внезапно сказал Ленни. – Он ездил в тот дом со своим отцом, когда отец занимался электропроводкой. Ему было не больше шести или восьми лет, как я помню. Один раз он рассказывал, что Джо дал ему леденец, но он выбросил его, когда они с отцом ехали домой, – сказал, что у леденца был странный горький вкус. Затем позднее, когда все фабрики снова заработали – должно быть, в конце тридцатых годов, – он руководил заменой проводки. Ты помнишь это, Харли?
– Да.
Теперь, когда разговор после Дана Роя снова вернулся к Джо Ньюаллу, старики молча сидели вокруг печи, пытаясь вспомнить что-то интересное об одном из двух людей. Но когда заговорил старый Клат, он произнес нечто поразительное:
– Это старший брат Дана Роя, Уилл, бросил того скунса в стенку дома в тот раз. Я почти уверен в этом.
– Уилл? – Ленни удивленно поднял брови. – Уилл Рой, по-моему, был слишком воспитанным мальчиком, чтобы сделать такое.
– Да, это был Уилл, – тихо и уверенно произнес Гэри Полсон.
Все повернулись и посмотрели на него.
– А леденец дала Дану жена Джо в тот день, когда они приехали с отцом, – сказал Гэри. – Дала Кора, а не Джо. И Дану было тогда не шесть или восемь. Скунса бросили во время Депрессии, к этому времени Коры уже не было в живых. Нет, Дан, может быть, и помнил что-нибудь, но ему было не больше двух лет. Леденец ему дали примерно в 1916 году, потому что Эдди Рой делал проводку в доме в 1916-м. Больше он никогда туда не приезжал. Фрэнк – это средний, он умер десять или двенадцать лет назад, – вот ему тогда было шесть или восемь. Фрэнк видел, что сделала Кора с малышом, это мне известно, но я не знаю, когда он рассказал Уиллу. Это не имеет значения. Наконец Уилл решил принять какие-то меры. К тому времени Кора умерла, поэтому Уилл выместил злобу на доме, который Джо построил для нее.
– Ладно, это не представляет интереса, – говорит увлеченный рассказом Харли. – Что она сделала с Даном? Вот что мне интересно.
Гэри говорит спокойно, почти рассудительно:
