Энн Райс - Мумия

Внезапно Самир услышал стук в окно. Его кабинет выходил на задний двор музея. Во всем здании сейчас светилось только его окно, может быть, еще одно, у входа, где ночные охранники собирались покурить и выпить кофе.

Египтянин не мог рассмотреть фигуру стучавшего, но точно знал, кто это. Он вскочил на ноги до того, как стук повторился. Самир вышел в коридор, подошел к двери черного хода и распахнул ее.

В мокром плаще и полурасстегнутой рубашке перед ним стоял Рамзес Великий. Самир отступил в темноту. Струи дождя блестели на каменных стенах музея, на брусчатке перед входом, но никакой блеск не мог сравниться с сиянием, исходящим от властной высокой фигуры, стоявшей перед ним.

– Что я могу сделать для вас, сэр? – спросил Самир. – Чем вам помочь?

– Я хотел бы войти, честный человек, – ответил Рам­зес. – Если ты позволишь, мне хотелось бы посмотреть на реликвии моих предков и моих потомков.

Сладкая дрожь пробежала по телу египтянина при этих словах. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Невозможно было передать сладостную горечь, охватившую Самира.

– С радостью, сэр, – ответил он. – Позвольте мне быть вашим гидом. Это великая честь для меня.

Эллиот заметил, что в библиотеке Рэндольфа горит свет. Он припарковал машину у тротуара возле старой конюшни, с трудом выбрался из нее, кое-как преодолел несколько ступенек и позвонил. Дверь открыл сам Рэндольф. Он был в одной рубашке и распространял сильный запах алкоголя.

– Господи боже, ты знаешь, который час? – спросил он.

Рэндольф повернулся, предоставив Эллиоту следовать за ним в библиотеку. Роскошная комната – кожаная мебель, гравюры с изображением лошадей и собак, карты, которые никто никогда не видел.

– Честно тебе признаюсь, – сказал Рэндольф, – я слишком устал для экивоков. Ты пришел в самый подходящий момент. Мне нужен твой совет.

– Относительно чего?

Рэндольф направился к столу, чудовищному гигантскому сооружению, украшенному затейливой резьбой, заваленному бумагами, бухгалтерскими книгами и счетами. На столе стоял невообразимо уродливый телефонный аппарат, рядом с которым примостился кожаный футляр для скрепок, ручек и карандашей.

– Древние римляне… – пробормотал Рэндольф, усаживаясь за стол и отхлебывая из стакана. Он даже не подумал предложить Эллиоту ни сесть, ни выпить. – Что они делали, Эллиот, когда чувствовали себя опозоренными? Они вскрывали себе вены, правда? И спокойно истекали кровью.

Внимательно посмотрев на друга, Эллиот заметил, что глаза у него покраснели, а руки слабо дрожат. Тяжело опираясь на палку, он подошел к столу, налил себе вина из хрустального графина, снова наполнил стакан Рэндольфа и вернулся в свое кресло.

Рэндольф безучастно следил за его действиями. Облокотившись на стол и запустив пальцы в седеющие волосы, он вперил невидящий взгляд в груду бумаг.

– Если память мне не изменяет, – заговорил Эллиот, – Брут бросился на собственный меч. Позже Марк Антоний пытался повторить этот трюк, но безуспешно. Потом он повесился в спальне Клеопатры. Сама же царица предпочла умереть от укуса змеи. Хотя в принципе ты прав, время от времени римляне действительно вскрывали себе вены.

Но хочу тебе напомнить: никакие деньги не стоят человеческой жизни. Ты не должен даже думать об этом.

Рэндольф усмехнулся. Эллиот попробовал вино. Очень недурное. У Стратфордов всегда был хороший погреб. В этом доме каждый день пили такие напитки, каких другие не позволяли себе даже в праздники.

– Ты так думаешь? Никакие деньги… Ну и где же мне достать столько денег, чтобы племянница не догадалась о моем предательстве?

Граф покачал головой:

– Если ты покончишь с собой, она уж точно обо всем узнает.

– Зато мне не придется отвечать на ее вопросы.

– Слабый довод. Оставшиеся тебе годы – слишком высокая цена за эти деньги. Ты несешь чушь.

– Правда? Джулия не собирается выходить за Алекса. Ты сам знаешь, что не собирается. Она не станет пускать дела «Сгратфорд шиппинг» на самотек. Я на краю пропасти, Эллиот.

– Да, наверное, ты прав.

– И что же делать?

– Подожди несколько дней, и ты увидишь, что прав я. У твоей племянницы голова занята совсем другим. У нее гость из Каира, некий Реджинальд Рамсей. Алекс, разумеется, не в восторге, но он успокоится. А этот Рамсей сумеет основательно отвлечь Джулию и от дел «Стратфорд шиппинг», и от моего сына. И тогда твои проблемы наверняка разрешатся очень легко. Она все простит.

– Я видел этого парня, – припомнил Рэндольф. – Видел сегодня утром, когда Генри закатил идиотскую сцену. Не хочешь же ты сказать…

– У меня предчувствие. Джулия и этот человек…

– Генри должен был поселиться с ней!

– Забудь об этом. Ты уже не сможешь на нее повлиять.

– Похоже, тебя это совсем не волнует. По-моему, из нас двоих волноваться следует именно тебе.

– Это совсем не важно.

– С каких пор?!

– С тех самых, когда я задумался о смысле человеческой жизни. Всех нас ждут старость и смерть. А мы все еще не хотим смириться с неизбежной правдой и суетимся, суетимся, суетимся…

– Господи боже, Эллиот! Ты же разговариваешь не с Лоуренсом. Я Рэндольф, ты забыл? Хотелось бы мне тоже думать о вечности. Но сейчас я готов продать собственную душу за сотню тысяч фунтов! Впрочем, не я один.

– А я – нет, хотя у меня нет ста тысяч фунтов и никогда не будет. Если бы они у меня были, я бы отдал их тебе.

– Ты бы отдал?

– Наверняка. Впрочем, давай поговорим о другом. Джулии не понравится, если ты начнешь расспрашивать ее о мистере Рамсее. Ей хочется побыть одной, почувствовать себя независимой. Так что все еще может вернуться в твои руки.

– Ты так считаешь?

– Да. А теперь мне пора домой. Я устал, Рэндольф. Оставь в покое свои вены. Пей сколько хочешь, только не вздумай совершить что-нибудь ужасное. А завтра вечером приходи ко мне на обед. Я пригласил Джулию с ее загадочным гостем. И не возражай. А после обеда мы наверняка сумеем найти выход. Все будет так, как ты захочешь. А я наконец получу ответы на свои вопросы. Могу я на тебя рассчитывать?

– Обед завтра вечером? – повторил Рэндольф. – Ты пришел в час ночи, чтобы пригласить меня на обед?

Эллиот рассмеялся, допил вино и встал, собираясь уходить.

– Не только. Я пришел спасти твою жизнь. Поверь мне, Рэндольф, сто тысяч фунтов не стоят того. Просто жить… не чувствовать боли… Как тебе объяснить?

– Ладно, не трудись.

– Спокойной ночи, друг мой. Не забудь, завтра вече­ром. Можешь меня не провожать, лучше ложись спать, как хороший мальчик. Договорились?

Вооружившись маленьким фонариком, Самир быстро вел Рамзеса по музейным залам. Царь не говорил о своих чувствах. Он останавливался перед крупными предметами – мумиями, саркофагами, статуями, иногда оборачивался, стремясь рассмотреть множество мелких предметов, заполнявших шкафы и витрины.