маленький стишок:
О, почему спросил ты «Почему»?
Лишь в «Как?» есть смысл – усвой!
Постичь тебе дано и самому
Суть Ветви Золотой.
Может, последняя строчка намекала на почтенный труд Джеймса Джорджа Фрэзера, может – на что-то еще. Карфакс не знал – и понимал, что вряд ли уже узнает.
Только когда Карфакс вошел в свой номер в большом отеле, где провел остаток ночи, он осознал, почему мальчишка уступил ему место в автобусе. В зеркале, встроенном в дверь шкафа, отражался глубоко седой старик. Карфакс поднял руку к лицу – и старик повторил этот жест, ибо это был он, он сам. Он не проспал двадцать лет в горах и не обнаружил, сойдя к людям, что все его родственники и знакомые умерли. Он просто постарел за каких-то три месяца, проведенных во Флотском доме – незаметно для самого себя и очень-очень сильно.
На следующий день на первом же корабле старик с несчастным лицом возвратился в Англию. Стоя в разгар лета на палубе, среди огромной однородной массы отбывающих, он, на краткий миг выйдя из горестного оцепенения, обратил взор к причалам, где махали на прощание провожающие – и будто бы приметил знакомую фигуру, необычайно грузную и грозную, выделившуюся на одно мгновение из всеобщего столпотворения.
Впрочем, в последнее время он слишком часто замечал сходства там, где их нет и в помине, и делал ложные выводы о том, о чем, при должном размышлении, человеку его лет бесполезно судить.
Повязки для твоих волос [41]
Никто, казалось, не знал Кларинду Хартли по-настоящему. У нее имелась небольшая, но весьма изысканно обставленная квартирка недалеко от Черч-стрит в Кенсингтоне; она занимала ответственный пост в крупной, но не требущей особых обязательств коммерческой организации. Никто из тех, кто знал ее сейчас, не мог представить ее на другой работе, или, раз уж на то пошло, живущей где-то в другом месте. Она не стремилась к развлечениям, но нередко была замечена в компании мужчин; на время отпуска – просто куда-то исчезала, а по возвращении отвечала на вопросы о далеких краях скупо и неохотно. Казалось, никому не ведомо, в чем она черпает радость и вдохновение; и с течением времени расплодилась уйма пересудов о том, сколько же ей на самом деле лет и что за странную двойную жизнь она ведет. Первая тема пользовалась особенной актуальностью из-за внешности и манер Кларинды – она была очень высока (что для леди – скорее недостаток, по мнению многих кавалеров) и хорошо сложена; своим светлым, тонким, но очень густым волосам она явно уделяла много внимания. Ее лицо, по сторонней оценке, напоминало скорее маску – этакую точно рассчитанную совокупность плоскостей и выпуклых кривых; волосы изящно оттеняли эти черты. У Кларинды был запоминающийся голос – высокий, но очень музыкальный. На самом деле эта женщина всего тридцать два года ходила по земле; и все были безмерно удивлены, когда она объявила о своей помолвке с Дадли Карстерсом.
Вернее, об этом объявил сам Карстерс. Такой уж он был человек – выбалтывал весть всякому встречному и поперечному, если понимал, что тот еще не в курсе; и у восторга в его голосе вполне могла иметься искренняя подоплека – он ведь ухаживал за Клариндой уж несколько лет. Он работал в одной конторе с ней, и для своих тридцати – на солидной и уважаемой должности. Во всех отношениях Дадли казался мужчиной презентабельным – но не менее достойные экземпляры могли найтись буквально в соседнем кабинете, и даже этот спектр Кларинда могла расширить, просто выйдя на улицу.
На выходные после помолвки Дадли увез свою избранницу в Нортгемптоншир – то есть к своим родителям. Господин Карстерс-старший прослыл не последним человеком в обувной промышленности Нортгемптона; и когда он вышел на пенсию, получив достойную пенсию, поселился в небольшом, но удобном доме в одной из отдаленных частей графства, на диво многолюдной и просторной. Мистер Карстерс стал пионером в этом отношении, ибо другие боссы, занимавшие аналогичные должности, после выхода на пенсию обычно подавались на побережье Сассекса или в Нью-Форест; но его инициативе, как это нередко бывает в таких случаях, подражали до тех пор, пока маленькая деревня не превратилась в клуб пенсионеров-экс-промышленников и пристанище для их домочадцев.
Кларинда бы оценила, если бы ей было дано больше времени на то, чтобы привыкнуть к новой жизни, но Дадли сразу, с таким рвением, повлек ее знакомиться с семьей – этот-то малый, если видел цель, не замечал препятствий. Она, конечно, сказала «да» на вопрос, который считается в отношениях главным, – слегка улыбнулась и сказала «да» и на второстепенный.
Мистер Карстерс-старший встретил их на станции Роуд.
– Привет, пап! – Двое мужчин смотрели на туфли друг друга, не желая обниматься и не решаясь пожать руки. Мистер Карстерс улыбался в доброжелательном ожидании. Он, верно, считал, что жизнь обошлась с ним хорошо, – и почти принимал или как минимум готов был принять выбор сына.
– Папа… это Кларинда.
– Очень рад за тебя, мой мальчик. Пойдемте!
Возле станции стоял серый «Стандарт», на котором мистер Карстерс отвез их на много миль на запад. Солнце уже садилось. Вскоре после прибытия они вместе с миссис Карстерс и сестрой Дадли Элизабет уселись есть булочки в долгих зимних сумерках. Элизабет работала секретаршей в Лимингтоне и каждый день ездила туда и обратно на велосипеде. Вся семья была очарована Клариндой. Она превзошла их самые высокие и, возможно, не очень уверенные надежды.
Кларинда отвечала на их счастливое одобрение в ее адрес и улыбалась, видя, как рад Дадли попасть домой. Специально для нее испекли торт с большим количеством сливок, и она задалась вопросом, не подали ли по случаю к столу парадный сервиз – чаши с золотыми каемками вряд ли были в ходу на ежедневной основе. Ей не задавали слишком много всяких надоедливых вопросов, и при этом – не говорили только о себе; все здесь прилагали весьма сердечные, пусть и несколько неумелые усилия к тому, чтобы она с самого начала ощущала себя как полноправный член семьи. В разговоре с Элизабет Кларинда обнаружила общий интерес к театру – который Дадли разделял лишь в малой степени.
– Но в Лимингтоне так много скряг, что никто никогда не содержал там театр.
– Никогда – со времен войны, – сказал мистер Карстерс с мягкой уверенностью.
– Ни разу со времен Первой мировой, – добавила Элизабет.
– Лимингтон – ближайший город? – уточнила Кларинда.
– Да, самый ближний,
