Я развернулась в кресле и подняла голову. Старая женщина, стоявшая рядом, выглядела как пожилая Роуз в фильме «Титаник»: длинная ночная рубашка, белеющая в темноте, седые волосы, завитые в локоны и небрежно заколотые, усталые добрые глаза на покрытом морщинами и пигментными пятнами лице.
— Да, кажется, — я огляделась и поняла, что нахожусь в гостиной у погасшего камина, сижу в том самом кресле, где недавно сидела Ида Валерьевна.
Осколки люстры убрали, пол вымыли, и большая комната снова была чистой и нереально пустой.
— Я слышала шум, — словно угадав, о чем я вспомнила, сказала старая женщина, — Жаль ее, но случилось то, что должно было. Они зашли слишком далеко. Анатолий думал только о себе, он перестарался.
— Ваш племянник? — уточнила я, уже поняв, что передо мною Аглая Васильевна, тетя хозяина дома.
Она качнула седой головой.
— Верейский мне не племянник. Он муж моей племянницы.
Я растерялась.
— Марии? Но она сказала, что…
— Не Марии, а Вероники, — чуть более строгим голосом возразила Аглая Васильевна, — О ней легко забыли в этом новом доме, забыли обо всем.
— Поэтому на доме проклятие? — спросила я почти шепотом.
Она не удивилась, что я задаю такой вопрос, только отрицательно качнула головой.
— На доме нет проклятия. Все плохое, что в нем происходит, мы привезли с собой, — грустно сказала Аглая Васильевна.
Она повернулась и побрела к лестнице на второй этаж, словно потеряла ко мне всякий интерес. Я смотрела, как она медленно всходит по ступеням, держась за перила. Мне хотелось задать еще много вопросов, но я молчала, потому что догадывалась — ответа не будет. Моя голова клонилась ниже, ниже и вдруг стукнулась о край подоконника. Я сидела на своей кровати, повернувшись к окну, а на подоконнике передо мной стоял раскрытый ноутбук. Включенный в сеть он пребывал в режиме ожидания, его экран закрывала заставка, установленная Диной. Малдер и Скалли таращили на меня серьезные глаза. Истина где-то рядом.
Утром мой недолгий тяжелый сон нарушил звонок. Это был телефон Дины, заливавшийся на прикроватной тумбочке. Я повела плечом, отгоняя надоедливый звук.
— Дина! Дина, подойди к телефону.
Сестра спала так сладко, что и ухом не повела, а телефон продолжал надрываться. Я с усилием выползла из-под одеяла и поднесла телефон к уху.
— М-да?
— Дина? — голос, ответивший мне, мгновенно прогнал сон.
— Мама!
— Сима? — стоило ей услышать мой голос, она сразу узнала меня, — Как ты, моя девочка?
— Мама, а ты где? — нетерпеливо спросила я.
— Я не могу пока сказать, — мамин голос ответил уклончиво, — Это небезопасно. Даже разговаривать сейчас рискованно. Но я хотела убедиться, что у вас все хорошо.
— Вообще-то не все, — со вздохом заметила я.
— Я знаю про твоего жениха, — теперь в мамином голосе было сострадание и давно забытая мною нежность, — Такое горе, девочка. Нужно держаться, чтобы выполнить свою работу.
— Мы так и делаем, — ответила я, — Но то, что напало на Лешку, то, что убило отца…
— Я занимаюсь этим, — перебила мама, — Я ищу его.
— Тогда я поеду к тебе! — воскликнула я.
— Нет, — в маминых интонациях опять появилась обычная твердость, — Повторяю, это опасно. Существо, которое убило Лешу, не просто нечисть. Это демон.
Ее слова меня огорошили.
— Демон? — не веря ушам, переспросила я.
— Очень могущественный. Вы не должны вмешиваться.
— Как это не должны? — возмутилась я.
— Слушай меня, — отрезала мама, — И запиши, что я скажу.
— Вот еще, — рассердившись на приказной тон, возразила я, — Прекрати все время указывать, как будто я маленькая…
Мой громкий голос, наконец, разбудил Дину. Она открыла глаза, села и забрала у меня телефон. Конец фразы мама договорила уже, обращаясь к ней.
— Да, — промычала Дина сонно, потом ее взгляд оживился, а спина выпрямилась, — Да. Да. Обязательно. Да. Будет сделано. Непременно.
В ее глазах загорелась суровая решимость. Из взбалмошной капризницы Дина в мгновение ока превратилась в универсального солдата. Я долгое время пребывала в неведении касательно настоящих занятий моей матери и сестры. Теперь я гораздо лучше понимала природу Дининого беспрекословного подчинения маминым распоряжениям. Но все равно взирала на этот странноватый телефонный диалог в немом ужасе.
Дина опустила руку с зажатым телефоном на одеяло и потянулась.
— Так. Мама хочет…
— Плевать, что она там хочет, — сердито отрезала, — Дай сюда.
Я отняла телефон и посмотрела номер, с которого звонила мама. Звонок был сделан с какого-то городского телефона. Я запомнила код, чтобы посмотреть в справочнике.
В окна кухни глядело чистое, постепенно светлеющее небо. Асфальт на парковых дорожках просох и из зеркального стал светло-серым. На площадке перед входом стоял большой черный «джип».
— Хозяин вернулся, — тихо сказала сидевшая за столом Наталья Львовна.
Мы сразу заметили, что у нее расстроенный и испуганный вид.
— Еще что-то случилось? — спросила Дина.
— Аглая Васильевна пропала, — сказала кухарка, ее губы задрожали от сдерживаемых слез, — Ночью, видать, вышла из комнаты, из дома и ушла куда-то, в чем была — в ночнушке.
Дина, которой я рассказала ночную историю, похожую на сон, кинула на меня многозначительный взгляд.
— Возможно, теперь, когда такие проблемы, мы не сможем здесь остаться? — предположила я.
И тогда нам просто ничего другого не останется, как поехать к маме. Эта мысль яркой кометой пронеслась в моей голове, где все еще крутился утренний разговор.
— Они как раз разговаривают с Марией Викторовной. И о вас тоже, — невесело отозвалась кухарка, — Может, по яблочку? — она обернулась к столу, на нем в стеклянной фруктовнице краснели удивительное красивые яблоки, — Не магазинные, воском покрытые. Бабуля ходит по домам, свои продает.
Динина рука тут же сняла с горки яблок верхнее, самое крупное, потом повисла в воздухе и вернула яблоко на место.
— Позже.
Дина потянула меня за рукав.
— Пошли, проясним туманное будущее.
— А я вам омлетик пожарю с ветчиной, — вздохнула кухарка.
Мария Викторовна с мужем были в гостиной, сидели рядом на кожаном диване у окна. Анатолий Павлович Верейский оказался высоким худощавым человеком с тонкими чертами лица, спокойными серыми глазами и русыми волосами, тронутыми сединой. Между ним и женой угадывалась значительная разница в возрасте. Когда мы заглянули в гостиную, Верейский утешал Марию Викторовну, которая всхлипывала, держа платок возле лица.
