- Есть одна вещь, которую я не понимаю, - сказала офицер Кэролайн, когда я вернул ей куртку, которую до этого не снимал. Мама бросила на нее настороженный взгляд, готовая защитить своего детеныша, но офицер Кэролайн этого не заметила. Она смотрела на меня. - Она связала парня…
- Она сказала, что зафиксировала его. Она воспользовалась этим словом. Наверное, потому, что раньше была копом.
- О'кей, она его зафиксировала. И судя по тому, что она тебе рассказала, а также по тому, что мы обнаружили наверху, она немного его отрихтовала. Но не так, чтобы очень.
- Не могли бы вы перейти к делу? - спросила мама. - Мой сын пережил страшное испытание и очень устал.
Офицер Кэролайн проигнорировала сказанное. Она смотрела на меня, и ее глаза были очень яркими.
- Она могла бы сделать гораздо больше, пытать, пока не добьется своего, но вместо этого оставила его, поехала в Нью-Йорк, похитила тебя и привезла обратно. Зачем её это?
- Я не знаю.
- Вы ехали с ней два часа, и она ничего не говорила?
- Она сказала только, что рада меня видеть. - Я не мог вспомнить, действительно ли она это говорила или нет, так что, думаю, технически это была ложь, но я этого не чувствовал. Я вспомнил о тех вечерах на диване, когда мы сидели и смотрели «Теорию Большого взрыва», и хохотали до упаду, и заплакал. Что и вывело нас оттуда.
Как только мы оказались в мотеле за закрытой и запертой дверью, мама сказала:
- Если тебя спросят еще раз, скажи, что, возможно, она собиралась взять тебя с собой, когда отправится на запад. Ты можешь это сделать?
- Да, - сказал я. Интересно, может быть, эта мысль и вертелась где-то в голове Лиз? Это было не слишком хорошо, но лучше, чем то, о чем я подумал тогда (и все еще думаю сейчас): она планировала меня убить.
Я не спал в смежной комнате. Я спал на диване рядом с мамой. Мне снилось, что я иду по пустынной проселочной дороге под серпом луны. «Не свисти, не свисти», - говорю я себе. Но ничего не могу с собой поделать. Я насвистывал «Пусть будет так»[124]. Не успел я закончить и первых шести-восьми нот, как услышал за спиной шаги.
Я проснулся, зажав рот руками, словно пытаясь подавить крик. С тех пор я еще несколько раз точно так же просыпался, и никогда не боялся крика. Я боялся, что проснусь со свистом, и передо мной будет этот мертвый свет.
И руки, протянутые для объятий.
67
Есть много недостатков в том, чтобы быть ребенком; зацените: прыщи, мучительный выбор подходящей одежды для школы, девчачьи тайны. И это только три из них. После поездки в дом Дональда Марсдена (точнее, моего похищения) я выяснил, что есть и некоторые преимущества.
Одним из них было то, что на дознании мне не пришлось бегать под натиском репортеров и телекамер, потому что мне не нужно было давать показания лично. Вместо этого я дал показания по видеосвязи, сидя рядом с адвокатом, которого подобрал для меня Монти Гришем, с одной стороны, и моей мамой - с другой. Пресса знала, кто я такой, но мое имя никогда не появлялось в прессе, потому что я был тем волшебным существом, несовершеннолетним. Дети в школе об этом знали (дети в школе почти всегда все узнают), но никто меня не дразнил. Вместо этого я получил уважение. Мне не нужно было выяснять, как заводить знакомства с девушками, потому что они подходили к моему шкафчику и сами заводили разговор.
Лучше всего было то, что не возникло никаких проблем с моим телефоном - который на самом деле был телефоном Лиз. Во всяком случае, его больше не существовало. Мама бросила его в мусоросжигатель и велела мне сказать, что я его потерял, если кто-нибудь спросит. Никто не спросил. Что касается того, почему Лиз поехала в Нью-Йорк и похитила меня, полиция пришла к выводу, который мама уже озвучивала: Лиз хотела, чтобы рядом с ней был ребенок, когда она поедет на запад, возможно, полагая, что женщина, путешествующая с ребенком, привлечет меньше внимания. Никто, казалось, не рассматривал возможность того, что я попытаюсь сбежать или, по крайней мере, позову на помощь, когда мы остановимся на заправке или в кафешке, где-то в Пенсильвании, Индиане или Монтане. Конечно же, я бы этого не сделал. Я был бы послушной маленькой жертвой похищения, как Элизабет Смарт[125]. Потому что я был ребенком.
В течение недели газеты раскручивали этот ролик, отчасти потому, что Марсден был наркобароном, но в основном из-за фотографий, найденных в его комнате страха. И Лиз была своего рода героем, странно, но это правда. БЫВШИЙ КОП ПОГИБАЕТ ПОСЛЕ ПЫТОК И УБИЙСТВА ПОРНО ДОНА, гремели «Дейли Ньюс». Ни слова о том, что она потеряла работу в результате расследования ДСБ и положительного теста на наркотики, но тот факт, что она сыграла важную роль в обнаружении последней бомбы Бомбилы, прежде чем та смогла отправить на тот свет кучу покупателей, был там упомянут. Должно быть, репортер из «Пост» проник в дом Марсдена («Тараканы вездесущи», - сказала мама), а может быть, у них в картотеке были фотографии его дома в Ренфилде, потому что их заголовок гласил «В ДОМЕ УЖАСОВ ВЕЛИКОГО ДОННИ» Моя мать просто смеялась над этим, говоря, что понимание апострофа в «Пост» было хорошей параллелью их понимания американской политики.
- Не большоЙ, - сказала она, когда я спросил. - А «ВЕЛИКИЙ».[126]
Ладно, мам. Как скажешь.
68
Вскоре другие новости вытеснили «Дом ужасов» Большого Донни с первых полос газет, и моя слава в школе померкла. Как там Лиз говорила про Чета Аткинса: как быстро забываются великие. Я снова столкнулся с проблемой знакомства с девушками, потому что стоял и ждал пока они подойдут к моему шкафчику, с глазами, накрашенными тушью и поджатыми губами, чтобы завести со мной разговор. Я играл в теннис и пробовался на роль в школьной постановке. В итоге я получил только второстепенную роль и две фразы, но постарался вложить в них всю свою душу. Я играл в видеоигры со своими друзьями. Я повел Мэри Лу Стайн в кино и поцеловал ее. Она поцеловала меня в ответ, и это было великолепно.
Вот набросок, полный переворачивающихся календарных страниц. Это должно быть было в 2016-м, а потом в 2017-м. Иногда мне снилось, что я нахожусь на этой проселочной дороге и просыпаюсь, зажимая рот руками и думая: Не свистнул ли я? О Боже, неужели я свистнул? Но эти сны приходили все реже. Иногда я видел мертвых людей, но не слишком часто, и они не были страшными. Однажды мама спросила меня, вижу ли я мертвецов, и я ответил, что почти не вижу, зная, что от этого ей станет легче. Именно этого я и добивался, потому что она тоже прошла через трудные времена, и я это понимал.
- Может быть, ты это перерастаешь, - сказала она.
- Может быть, - согласился я.
Это подводит нас к 2018 году, когда ваш герой Джейми Конклин выше шести футов ростом, отрастивший козлиную бородку (которую моя мать чертовски ненавидела), почти достигший возраста, дающего право голоса, готовился к поступлению в Принстон. Я достигну нужного возраста в ноябре, когда выборы уже состоятся.
Я сидел в своей комнате, готовясь к выпускным экзаменам, когда зазвонил телефон. Это была мама, звонившая с заднего сиденья еще одного «Убера», на этот раз направляющегося в Тенафлай, где теперь жил дядя Гарри.
- Опять воспаление легких, - сказала она, - и я не думаю, что на этот раз он выздоровеет, Джейми. Они попросили меня приехать, а они этого не делают, если только положение не достаточно серьезное. - Она сделала паузу, потом сказала: - Смертельное.
- Я приеду так быстро, как смогу.
Подтекст был в том, что я никогда не знал его по-настоящему, по крайней мере, когда он был умным парнем, строящим карьеру для себя и своей сестры в мире крутых Нью-йоркских издательств. Который на самом деле являлся очень жестоким миром. Теперь, когда я тоже работал в офисе - всего несколько часов в неделю, в основном заполняя документы, - я знал, что это правда. И это правда, что у меня были только смутные воспоминания об умном парне, который должен был оставаться умным намного дольше, но ему просто не свезло.
