Она приехала на следующее утро, и мне сразу стало ясно, что она прежде уже была в этом доме — передвигалась она по нему так, словно хорошо его знала.
— Вы ведь уже были здесь? — попытался я вызвать ее на разговор.
— Марши и Филлипсы — старинные друзья, — сказала она и взглянула на меня так, как будто я должен был это знать. И действительно, в тот момент я чувствовал, что это, конечно же, так, как она говорила. — Старые, старые друзья — такие старые, мистер Филлипс, как стара сама Земля. Старые, как вода и Водолей.
Да, она была странной девушкой. Она здесь бывала как гость дяди Сильвана, насколько я выяснил, и больше, чем единожды. Теперь же без всяких раздумий она согласилась работать на меня и, приехав, в разговоре сделала это любопытное сравнение — "как вода и Водолей", — и я невольно подумал о рисунке, который был на всех предметах вокруг нас. Вот здесь в самый первый раз, как я теперь полагаю, размышляя о пережитом, во мне запечатлелось это тягостное ощущение, а через секунду оно же было забыто за другими ее словами.
— Вы слышите, мистер Филлипс? — неожиданно спросила она.
— Что слышу? — переспросил я.
— Если бы вы слышали, вам бы не надо было говорить.
Но вскоре я пришел к выводу, что она нанялась ко не мне не столько работать по дому, сколько просто иметь в дом доступ. Я понял ее истинную цель, когда, вернувшись однажды с пляжа раньше назначенного, застал ее не за уборкой, а поглощенной систематическим и тщательным обыском большой центральной комнаты. Я некоторое время наблюдал за ней — как она отодвигала книги, листая их, как осторожно приподнимала картины на стенах, скульптуры на полках, заглядывая везде, где можно было что-нибудь спрятать. Я тогда отступил в другую комнату и громко хлопнул дверью, а когда снова вошел в кабинет, она как ни в чем не бывало стирала с полок пыль.
Я подавил в себе первый порыв заговорить с ней об этом, решив не выдавать себя: если она что-то искала, возможно, я смогу найти это первым. Поэтому я ничего не стал спрашивать, а вечером, когда она уехала, сам принялся за поиски — с того места, где она остановилась. Я не знал, что именно она искала, но мог определить размеры предмета хотя бы по тому, в каких местах она смотрела: это должно быть чем-то небольшим, чуть крупнее обыкновенной книги.
Может, это книга? — постоянно спрашивал я себя в тот вечер.
Потому что, конечно же, не нашел ничего, хотя искал до самой полуночи и сдался лишь тогда, когда совершенно изнемог; я, правда, был удовлетворен одним тем, что за вечер осмотрел больше, чем Ада сможет обыскать за весь завтрашний день, если даже будет заниматься только этим. Я уселся передохнуть в одно из мягких кресел, выстроившихся у стены комнаты, и тут меня посетила первая из моих галлюцинаций — я называю их так за неимением лучшего, более точного слова. Ибо я был весьма далек от сна, когда услышал звук, больше всего напоминавший шорох дыхания какого-то огромного зверя; очнувшись в тот же миг, я был уверен, что и сам дом, и скала, на которой он стоял, и море, плескавшееся о камни внизу, объединились в ритме дыхания, словно различные органы одного гигантского разумного существа. Я почувствовал себя так, как всегда чувствовал, глядя на картины некоторых современных художников, в частности Дейла Николса, для которых земля и контуры пейзажа представляли собой гигантских спящих мужчин или женщин; короче, я ощутил, что отдыхаю на груди, животе или лбу существа, настолько громадного, что всей огромности его я охватить разумом просто не мог.
Не помню, сколько длилась эта иллюзия. Я не переставал думать о вопросе Ады Марш: "Вы слышите?" Что она хотела этим сказать? Ибо определенно и дом, и скала были живыми и столь же беспокойными, как и море, что струилось к горизонту, на восток. Я долго ощущал эту иллюзию, сидя в кресле. Действительно ли дом вздрагивал, как будто бы вздыхая? Я верил в это — и в то же самое время приписывал это свойство какому-то дефекту в его конструкции и считал, что местные жители не хотят здесь работать как раз из-за его странных движений и звуков.
На третий день я прервал Аду на середине ее поисков.
— Что вы ищете, Ада? — спросил я.
Она смерила меня взглядом с величайшей выдержкой и, видимо, поняла, что я заставал ее за этим занятием и раньше.
— Ваш дядя искал то, что, может быть, и нашел, в конце концов, — совершенно искренне ответила она. — Мне это тоже интересно. И вы бы, возможно, заинтересовались, если бы знали. Вы похожи на нас — вы один из нас, из Маршей и Филлипсов, что были до вас.
— А что это такое?
— Записная книжка, дневник, бумаги… — Она пожала плечами. — Ваш дядя говорил о них со мной очень мало, но я знаю. Он уходил очень часто и надолго. Где он в это время был? Возможно, он достиг своей цели, ибо никогда не уходил по земной дороге…
— Быть может, я смогу их найти?
Она покачала головой:
— Вы знаете слишком мало. Вы — как… как посторонний.
— Вы мне расскажете?
— Нет. Кто говорит с тем, кто слишком молод, что бы понять? Нет, мистер Фпллппс, я ничего не скажу. Вы не готовы.
Я обиделся на это — я обиделся на нее. Но я не попросил ее уйти. Ее отношение было провокацией и вызовом, брошенным мне.
Два дня спустя я наткнулся на то, что искала Ада Марш.
Бумаги дяди Сильвана были спрятаны в том месте, где Ада искала в самом начале — за полкой курьезных оккультных книг. Но лежали они в тайном углублении, которое мне удалось случайно открыть лишь благодаря собственной неловкости. Там было нечто вроде дневника и множество разрозненных листков и просто клочков бумаги, покрытых крошечными буковками, в которых я признал почерк дяди. Я немедленно унес всю пачку к себе в комнату и заперся, как будто боялся, что именно в этот час, прямо посреди ночи за ними приедет Ада Марш. Это было полным абсурдом, ибо я не только нисколько не боялся ее, но меня притягивало к ней гораздо сильнее, чем я мог даже мечтать, когда встретил ее в первый раз.
Вне всякого сомнения, находка бумаг стала поворотным пунктом в моем существовании. Скажем так: первые двадцать один год были статичными и прошли в ожидании; первые дни в доме дяди Сильвана на побережье стали переходом от прежнего состояния к тому, что должно было наступить; поворот настал с моим открытием — и, конечно, чтением — дядиных бумаг.
Но что я мог понять по первому отрывку, попавшему мне на глаза?
"Подз. Конт. шельф. Сев. край в Иннс., протяженностью вокруг прим. до Сингапура. Ориг. источник у Понапе? А. предполагает: Р. в Тихом вбл. Понапе; Э. считает: Р. у Иннс. Б-ство авторов предполагают большую глубину. Может ли Р. занимать Конт. шельф целиком от Иннс. до Синг.?"
