огромные глаза и фальшиво ахнул: – Краденая! Не могу поверить, что дочь моего отца скатилась до воровства! Ах, скажи, умоляю, что ошибаюсь я и это совершенно не так! – плаксиво выкрикнул князь и жёстко схватил девочку за локти. Она только горестно всхлипнула, умоляя высшие силы, чтобы прощание с жизнью не затянулось и не было бы слишком больно… Инга уже слышала, как хрустят ветки под копытами Бледного Коня, и губы её пытались молитву складывать.
– Князь Адалвалф, отчего ты без приглашения по моим лесам охотишься?
Голос женщины прозвучал так неожиданно, как счастливый смех на похоронах. Низкий, ведьминский голос. Князь замер и разжал хватку железных когтей. А Инга аж вытянулась вся как струна, будто этим голосом её по хребту ударили. Столько было в нём власти непререкаемой, такая невозможность ослушаться. Если бы эта женщина была её госпожой, свинарка бы не подумала никуда бежать. Наоборот! Сама бы влезла на чурбан для колки дров и топором бы себе лицо раскроила, когда бы того госпожа потребовала! Ингино нутро аж узлами завязывало от желания взглянуть на владелицу голоса. Но не смела она, лишь едва дышала, не в силах поверить, что ещё жива…
– Ах, прости за вторжение, княгиня, не сочти за дерзость, но эта вот пигалица – моя беглая чернавка!
– Это мне всё едино, чернавка или госпожа, ты залез в мой огород и ягоды мои рвать не спрашивал, а я не разрешала!
Инга под шумок подняла на женщину глаза. Княгиня гордо возвышалась на породистой вороной лошади. Девчонка так и ахнула – какая красавица! Маленькая, не выше самой Инги, тоненькая, складная, вся в алый, расшитый золотом бархат затянутая. Волосы вороного крыла так и блестят на утреннем солнце.
– Катэрина, брось! – раздражённо гавкнул князь. – Говорю тебе, это беглая прислуга, воровка! Заберу её и исчезну до следующего Рождества!
Княгиня ловко спешилась, чёрную с белой гривой кобылу по морде похлопала:
– А докажи, что твоя! – и хохочет белозубая. – На девке никакого знака нет.
Потемнел лицом молодой изувер, хватанул беглянку, как зайца за шкирку, ворот с треском по шву пошёл. Ан глядь – нет на шее клейма! А ведь каждая последняя муха в пределах его отца меченая. Знал Проклятый, что делает – без клейма поганая чернь так и норовит дёру дать, всё им блазнится, что у соседей жизнь послаще будет!
А названная Катэриной усмехается:
– Чистенькая! И нет мне нужды кожу своим людям портить. Они меня любят как мать! Никуда не бегут! Не то что твои! – Катэрина улыбнулась самой щедрой улыбкой на свете. – Они ж мои кошечки, собачки мои!
И глаза чёрные, вороньи, сверкают! Инга испуганным зверьком переводила взгляд с одного голодного волка на другого – который её порвёт?..
– Да брось, Кэт, на что тебе падалица? Мы же друзья!
Красавица усмехнулась и головой покачала:
– На моих землях эта ежевика росла, мне и варенье с неё варить!
– Не твоих, а твоего полумёртвого господина, княгиня Лисицкая! – рассвирепел князь и схватился за нож на поясе.
Инга отшатнулась и сама не поняла, как очутилась за спиной у красавицы. «Пусть лучше она меня за дерзость в батога, чем этот упырь кишки выпустит!» Катэрина завела руку назад и точно сквозь прореху в штанах Ингу по бедру погладила. Девочка едва сдержала жалобный стон. «Матушка, не отдай!»
– Иди домой, князь! – княгиня насмешливо махнула кончиком лошадиного хлыста. Князь заскрипел зубами, глаза его налились чернотой.
– Забирай! – зловеще улыбнулся он и в один миг метнулся к беглянке, схватил её за плечо железной хваткой, вот-вот сломает куриные косточки!
– Ты всё равно вернёшься ко мне! – прошипел он полумёртвой бедняжке в лицо.
– Князь, ты портишь моё имущество! – холодно одёрнула его княгиня.
– Ну ничего, Кэтти, твой старик помрёт со дня на день, и я возьму тебя и все твои земли! И всё твое паршивое имущество!
Его Светлость сплюнул на землю, резко развернулся и пошёл, свирепо давя сапогами траву, прочь.
А Её светлость даже не удостоила взглядом соседа своего. Только по крупу коня своего похлопала и через плечико королевски-холодно растоптанной беглянке бросила:
– На лошадь садиться не умеешь, конечно же?
Девчонка рухнула на колени, как подкошенная трава. Во рту у неё пересохло, язык к нёбу прилип. Она попыталась выдавить какие-нибудь жалкие благодарности, но к смертельному ужасу поняла, что не знает ни единого достойного слова, какое возможно при госпоже сказать!
– Ваша Светлость… – только и сумела прохрипеть она.
– Да помолчи, поняла я уже! – хохотнула княгиня. Подошла к своей дрожащей добыче, взяла ладонями за костлявое лицо. Кожа перчаток такая нежная, а пахнет лютым наказанием!
Инга замерла, готовая претерпеть боль и кричать, если прочитает в глазах новой госпожи желание крови, либо молчать, если княгиня того потребует. А вот что делать, когда владычица в нос тебя целует горячими и влажными губами, она не подумала! Растерялась, зажмурилась, всхлипнула, теребит край рубахи, и слёзы злые, непрошенные на ресницах висят. А госпожа Катэрина коня своего по шее похлопала, он перед ней так и раскланялся. Подогнул точёные передние ноги и головой мотает. Катэрина повелительно промеж лопаток Ингу хлопнула:
– Забирайся! Ну, чего ждёшь, живо! – прикрикнула.
Девчонка в два счёта на крутой спине животного оказалась, а сама госпожа за спиной у неё устроилась. Обняла Ингу через живот, поводья в руки взяла:
– Не дрожи-ка! – велит. – Не съем я тебя. Я до юных свинарок не охочая!
Тронулся конь, Инга тотчас чуть не рухнула. Вцепилась в рожок седла, зажмурилась. Мысли, как зайцы испуганные, носятся. «Как это вообще люди держатся, оно ж всё шевелится, точно гора живая ходуном ходит! Ей-ей, упаду! Ох ты, матушки светы, пронеси беду стороной! Свалюсь мешком, собаке дохлой позавидую, потопчет меня копытами, и поминай как звали! Ох, правду же люд судачит, направо пойди, налево – а не уйдёшь от судьбы! Сказано мне помереть, и коли ночью уцелела, так догоняй мертвецов своих поутру!»
Долго ли ехали, не поняла она, а только конь вдруг встал. Инга открыла глаза и укусила себя за язык. Ворота высотой до небес открылись сами-собой перед госпожой княгиней. Инга онемела, оробела, дышать не смеет. Ни в жизнь она через главные ворота замка не посмела бы сунуться! Как же страшно, как муторно!..
Конюхи суетятся, поводья хватают, на Ингу как на дичь какую-то поглядывают. Того и гляди, кухаркам отнесут и велят в суп бросать!
Катэрина грациозно спешилась. А Инга вцепилась в седло и глазами испуганными на землю глядит – как высоко! Эдак и ноги себе переломаешь