– Кто ты? – спросила Джесси у женщины. Но видение уже исчезло… если оно вообще было.
Джесси обернулась, вдруг испугавшись: уж не подкрадывается ли эта страшная женщина к ней со спины. Но в комнате не было никого. Руки покрылись гусиной кожей.
Ты сходишь с ума, – обреченно сказал голос, который потом станет голосом примерной женушки Берлингейм. – Ох, Джесси, ты себя плохо вела, просто отвратительно, и теперь тебе нужно за это заплатить.
– Я не схожу с ума, – возразила Джесси, глядя на свое отражение в зеркале. – Нет!
На мгновение она застыла, с ужасом ожидания других голосов или видений. Но ничего не произошло. Тот страшный другой голос – который сказал Джесси, что она вроде как столкнула кого-то в колодец, – умолк и больше не проявлялся.
Это все нервы, лапуля, – сказала будущая Рут. Джесси ясно осознавала, что голос сам не очень-то верит своим словам. Он просто решил напомнить, что у них есть одно незаконченное дело и надо поторопиться. – Тебе привиделась женщина и ее нижняя юбка, потому что ты весь день только и думала, что о нижнем белье, только и всего. На твоем месте я бы выкинула из головы эту чушь.
Отличный совет. Джесси быстро намочила шорты и футболку, отжала и бросила в корзину для грязного белья. Потом залезла под душ, ополоснулась, быстро вытерлась и поспешила в спальню. Обычно она не надевала халат для этого марш-броска… но только не сегодня. Джесси запахнула халат, но не стала завязывать пояс, чтобы не тратить время.
В спальне она снова остановилась и прикусила губу, дожидаясь, не вернется ли страшный голос. Она очень надеялась, что не вернется. Что у нее никогда больше не будет этих странных видений и галлюцинаций. Все было спокойно. Джесси швырнула халат на кровать, кинулась к своему шкафчику и натянула свежее белье и шорты.
Она чувствует тот же запах, – подумала Джесси. – Кем бы она ни была, она чувствует, что из колодца, куда свалился мужчина, пахнет точно так же. Я уверена, что это происходит прямо сейчас, во время затмения…
Она обернулась, держа рубашку в руке, и замерла. В дверях спальни стоял отец. Стоял и смотрел на нее.
Джесси очнулась в тягучем и мягком молочном свете зари. Зловещее воспоминание о женщине из сна не шло у нее из головы, озадачивало, тревожило: о женщине с седеющими волосами, собранными в хвост на затылке, о женщине, что стоит на коленях в колючих зарослях ежевики и смотрит в зияющую пасть колодца в обрамлении острых щепок и обломков досок. Рядом подтаявшим сугробом лежит нижняя юбка. Женщина вдыхает этот ужасный и вязкий запах, идущий из недр колодца. Джесси годами не вспоминала об этой женщине, и лишь после сна о событиях 1963 года – который был вовсе не сном, а именно воспоминанием, – она подумала, что это было нечто вроде сверхъестественного откровения. Как всегда бывает, появилось оно из-за стресса и пропало по той же причине.
Но сейчас это было уже не важно. Ни тревожное видение, ни происшедшее с отцом на веранде, ни то, что случилось с ней позже, когда она обернулась, а он стоял в дверях спальни, – все это уже не имело значения. Все это – только воспоминания о давнем прошлом… и совершенно не связано с тем, что с ней происходит сейчас.
Похоже, я влипла. И очень серьезно влипла.
Джесси откинулась на подушку и снова – в который раз – уставилась на свои руки, прикованные наручниками к кровати. Она чувствовала себя вялым беспомощным насекомым, попавшим в паутину, причем паук уже успел впрыснуть в нее свой яд. Сейчас ей не хотелось уже ничего: только опять погрузиться в глубокий сон, на этот раз – без сновидений, если такое возможно, и оставить в другой реальности бесчувственные колодки рук и саднящее жаждой горло.
Но чудес не бывает.
Где-то совсем рядом раздавалось монотонное, усыпляющее жужжание. Сначала Джесси решила, что это будильник. Потом, подремав пару минут с открытыми глазами, она подумала, что это детектор дыма. Последняя мысль на мгновение вспыхнула надеждой, но тут же погасла, вернув Джесси к реальности. Она поняла, что жужжание совсем не похоже на детектор дыма. Оно напоминало… ну…
Это мухи, разве не ясно? – устало сообщил голос, который «сказал, как отрезал». – Помнишь летние игры? А это команда «Осенние Мухи». У них сейчас как раз проходит ежегодный чемпионат по бейсболу на теле Джералда Берлингейма, выдающегося адвоката и известного любителя секса с наручниками.
– Господи, мне надо встать, – хрипло сказала Джесси и сама не узнала свой голос.
Какого черта? Что все это значит? – подумала она. И ответ на этот вопрос – слава Богу, нормальный, а не какая-нибудь очередная ерунда – окончательно пробудил ее от сна. Дело в том, что она не хотела просыпаться, но в голове билась мысль, что лучше все-таки очнуться и принять реальность такой, как она есть. Необходимо приложить все усилия и освободиться, пока она в состоянии делать хоть что-нибудь.
Для начала было бы очень неплохо размять затекшие руки. Если удастся, конечно.
Джесси посмотрела на правую руку. Потом повернула голову и посмотрела на левую. Что-то хрустнуло в районе шеи, словно, пока она спала, позвоночник превратился в ржавый металлический стержень. Джесси с удивлением обнаружила, что теперь рассматривает свои руки совсем по-новому, словно это были и не ее руки, а образцы мебели в демонстрационном зале – вещь, совершенно отдельная от нее, Джесси Берлингейм. Что в принципе неудивительно. Ведь почти до самых плеч ее руки совсем ничего не чувствовали.
Джесси попыталась подтянуться, но руки онемели гораздо сильнее, чем она предполагала. Они не только не сдвинули ее, но и не двигались сами. Они просто не реагировали на приказы мозга. Джесси снова взглянула на них, как будто это могло как-то помочь, и они уже не показались ей мебелью. Теперь они походили на обескровленные куски мяса, свисающие с крюков в мясной лавке. Джесси хрипло закричала от страха и ярости.
Но это тоже не помогло. На данный момент руки не слушались, и злоба и страх ничего не изменят. Может, попробовать пальцы? Если ухватиться за столбики в изголовье, то может быть…
…а может быть, и нет. Пальцы тоже не слушались. После пары минут тщетных усилий Джесси была вознаграждена только вялым движением большого пальца.
– Боже мой. – Ее голос скрипел, как песок на шестернях. На этот раз там сквозил лишь страх.
