Но это тоже не помогло. На данный момент руки не слушались, и злоба и страх ничего не изменят. Может, попробовать пальцы? Если ухватиться за столбики в изголовье, то может быть…
…а может быть, и нет. Пальцы тоже не слушались. После пары минут тщетных усилий Джесси была вознаграждена только вялым движением большого пальца.
– Боже мой. – Ее голос скрипел, как песок на шестернях. На этот раз там сквозил лишь страх.
Несчастные случаи, когда гибнут люди, происходят не так уж и редко. За свою жизнь Джесси видела, наверное, тысячи репортажей о смерти в теленовостях. Носилки с трупами, извлеченными из развороченных автомобилей, ноги, торчащие из-под торопливо накинутого одеяла, полыхающее здание на заднем плане. Бледные испуганные лица свидетелей, липкая кровь на асфальте, на стойке бара, на кафельном полу общественного туалета. Она помнила, как выносили тело Джона Белуши из отеля «Шато Мармон» в Лос-Анджелесе. Помнила, как воздушный гимнаст Карл Валенда потерял равновесие и упал на канат (канат был натянут между двумя высотными зданиями) – попытался удержаться, но сорвался и полетел вниз, навстречу смерти. Все программы по всем каналам, как одержимые, передавали этот кошмарный сюжет. Так что Джесси прекрасно знала: люди часто умирают именно в результате несчастных случаев, – но до теперешнего момента ей даже в голову не приходило, что за этими сюжетами стояли такие же настоящие и живые люди, как и она сама. Они ведь даже и не подозревали, что им уже никогда не поесть чизбургеров, не посмотреть очередную игру «Файнал джеопарди»[23], не позвонить друзьям, чтобы собраться на покер в четверг или на поход по магазинам в субботу. Не будет больше ни пива, ни поцелуев, и ваша сокровенная мечта заняться любовью в гамаке во время грозы уже никогда не осуществится. У вас будут другие дела на том свете. И каждое утро может оказаться последним…
А это утро может оказаться последним для меня! – подумала Джесси. – Вполне может так получиться, что наш тихий и замечательный дом на озере покажут в вечерних новостях в пятницу или субботу. Даг Роу в своем вечном белом плаще, который я просто терпеть ненавижу, назовет его «Дом, где погибли преуспевающий адвокат из Портленда Джералд Берлингейм и его жена Джесси». Потом он передаст микрофон Биллу Грину, и тот расскажет о последних спортивных событиях. Так оно и будет, и это не нытье примерной женушки, и не разглагольствования Рут Ниери. Это…
Джесси прекрасно знала, что это правда. Это будет всего лишь нелепый несчастный случай. Обычно люди читают о таких происшествиях за завтраком, в недоумении качая головами. Чья-нибудь жена скажет: «Послушай, дорогой!» – и прочтет заметку мужу, который занят поеданием грейпфрута. Просто нелепый несчастный случай… только на этот раз все происходит с ней. Ее сознание продолжало настаивать, что нет, так не будет, это просто ошибка – вот только в ее ситуации это было совершенно неуместно. Поблизости не было отдела жалоб, где можно было бы объяснить, что это Джералд затеял игрища с наручниками и что было бы справедливо ее освободить. И если она собирается исправить эту ошибку, то все придется делать самой.
Джесси закрыла глаза, прочистила горло и произнесла в потолок:
– Господи Боже, ты меня слышишь? Не уделишь мне минутку внимания? Я влипла в историю, мне очень страшно, пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда. Я… эээ… Я… ээээ… умоляю Иисуса Христа… – Она старалась как можно тщательнее подбирать слова, но в голову шла лишь молитва, которой ее научила Нора Кэллиган. Молитва, которую знал и использовал всякий мелкий торговец или новоиспеченный гуру: «Господи, дай мне силы, чтобы принять то, что я не могу изменить, мужество – чтобы изменить то, что могу изменить, и мудрость – чтобы отличать одно от другого, аминь».
Ничего не случилось. Джесси не чувствовала ни снизошедшей силы, ни мужества, да и мудрости определенно не прибавилось. Она по-прежнему оставалась лишь женщиной, прикованной к кровати, как цепной пес – к своей будке. У нее умер муж, а руки затекли так, что уже ничего не чувствовали, и, по всей видимости, ей суждено было умереть… всеми покинутой… как собаке, забытой на пыльном заднем дворе, чей пропойца-хозяин отбывает тридцатидневный срок в окружной тюрьме за вождение в нетрезвом виде.
– Пожалуйста, пусть мне не будет больно, – произнесла она низким дрожащим голосом. – Господи, если мне суждено умереть, пусть это будет быстро и безболезненно… я так боюсь боли.
Думать о смерти сейчас более чем неуместно, лапуля. – Рут замолчала, но потом добавила: – Хотя, если по здравом размышлении, то о чем еще думать в такой ситуации.
Да, с этим вряд ли поспоришь. Думать о смерти – затея действительно неудачная, но что еще остается делать?
Жить, – ответили Рут и примерная женушка в один голос.
Ну хорошо, ладно. Жить так жить.
Стало быть, мы опять возвращаемся к онемевшим рукам.
Они ничего не чувствуют, потому что я провисела на них всю ночь. И до сих пор, кстати, вишу. Поэтому перво-наперво нужно снять с них нагрузку.
Упершись ногами в кровать, она попыталась продвинуться чуть назад – и обмерла от страха, когда и ноги тоже отказались слушаться. На какой-то момент она потеряла контроль над собой, а когда снова пришла в себя, то обнаружила, что яростно сбивает ногами покрывало и простыни в конец кровати. Она дышала, как гонщик-велосипедист, взбирающийся на последний холм перед финишем. В ее ягодицы, которые поначалу тоже ничего не чувствовали, теперь, казалось, вонзились тысячи иголок.
Страх окончательно разогнал сон. Аэробика для онемевшей задницы вкупе с беспредельной паникой заставили ее сердце стучать быстрее. Теперь оно колотилось как сумасшедшее. По крайней мере хотя бы чего-т о она добилась: в руках появилось слабое покалывание, тихое и переливчатое, как далекий гром.
Если больше ничего не поможет, лапуля, думай об оставшихся двух-трех глотках воды. Напоминай себе, что не сможешь удержать стакан, пока не разомнешь руки как следует.
Джесси продолжала упираться ногами в кровать. За окном уже всходило солнце, по небу разливался рассвет. Волосы Джесси намокли от пота и прилипли к вискам, липкие капельки текли по щекам. Она понимала, что активно теряет влагу, а это значит, что ей очень скоро захочется пить, но другого выхода она не видела.
Потому что другого выхода просто нет, лапуля.
Лапуля это, лапуля то, – раздраженно подумала Джесси. – Может, заткнешь пока варежку, сучка болтливая?!
