Свет фонаря Катчена осветил три бледных и отчаивавшихся лица, три пары вытаращенных, полных ужаса глаз.
Город пришел в движение, грохотал и стучал, и трещал раскалываясь. Из ямы доносились резкие потрескивающие звуки и металлический скрежет, становясь все громче и громче. Воздух казался тяжелым и оживленным, превратившимся в вихрь из-за вторжения нахлынувшей энергии. Кусочки камня и кристаллы льда летели в Хейса и остальных, пока они цеплялись друг за друга. Теперь из ямы доносилось низкое жужжание, странные визги и удары, безумное царапанье и звуки радиостатики, поднимающиеся и опадающие волнами.
Катчен вскрикнул и вырвался, уронив фонарь. Его лицо в свете фонарика Хейса было жестким и неподвижным, губы задрались, обнажив сжатые зубы. Слюни свисали изо рта. Глаза были широко раскрыты и бешенные. Он выглядел так, будто внезапно сошел с ума. "Идут, идут, идут", - кричал он, перекрывая грохот города. "Они идут, они все идут... рой выходит из неба... не спрятаться там, не спрятаться там... ищут тебя... они найдут тебя... они найдут твой разум и твои мысли... они идут... ох, жужжание, жужжание, жужжание, рой идет... древний улей... рой, который заполняет небо..."
Он издал еще один крик, прижав руки к ушам. Катчен пускал слюни, бредил и сходил с ума, бегал туда и сюда, падал на четвереньки и ползал, как мышь. Затем поднялся и подпрыгнул, вращаясь, руки вяло разлетались по бокам, как у обезьяны. Он издавал рычащие звуки, затем хрюканье и странные причитающие звуки.
Хейс сидел на заднице от дрожи города, под его ногами расходились трещины. Но он видел Катчена и знал, что он чувствует, улавливая мгновенные проблески того, что видел. "Боже мой, он живет этим, он живет в ужасе этого", - думал Хейс, пытаясь удержать Шарки. "За свое существование это место впитало в себя столько ужаса, боли и безумия от многих маниакальных, лихорадочных умов, что больше не могло сдерживать все это".
И это то, что происходило с Катченом.
Эти воспоминания... не воспоминания инопланетян, а воспоминания людей... кровоточили и наполняли его, и он помнил то, что помнили они, проживал их. Да, он вспоминал древний ритуал, практиковавшийся Старцами, когда они наполняли небеса стаями крылатых дьяволов и собирали образцы, а иногда и целые популяции, чтобы приносить сюда для экспериментов и модификаций. Он был первобытным человеком, затем обезьяной, а затем чем-то средним и даже отдаленно не похожим на человека, знавшим ужас всех видов перед роем, вторгающимся роем инопланетян.
Бешено прыгая и скрежеща зубами, Катчен бросился через край ямы.
Кто-то закричал.
Может быть, это был Хейс, а может быть, Шарки, а может быть, они оба. Но затем яма, словно получившая жертву, ожила, разразившись шквалом вибраций, визгов и электрических потрескиваний. А затем начала светиться поднимающимся светящимся туманом. Чем бы он не был, полем фосфоресцирующей энергии или просто наэлектризованным туманом, он выкипал из ямы, как пар из ведьминого котла. Змеиные усики и белые веревки перекинулись через край ямы и растеклись по полу мерцающим туманом. Хейс чувствовал, как они скользили по его ногам и рукам, кружились и поглощали, заставляя кожу идти мурашками, как будто его окунули в муравейник. Он был живым, энергичным и подвижным, как некая разумная жизненная сила, пришедшая их поглотить.
Казалось, он не мог пошевелиться, и Шарки тоже.
И затем далеко внизу, но уже ближе, поднимаясь над этим сплетением сверхзаряженного тумана, донесся звук, который они слышали раньше: безумное и диссонирующее пение, разъяренные голоса Старцев, доносившиеся эхом из ямы. Оно вздымалось, разворачивалось, превращаясь в какофоническое пронзительное нытье, которые больше походило на тысячи гудящих цикад, чем на мелодичное пение, которое он помнил. Оно становился все громче и громче, пронзительный визг флейт, возможно, сотен этих существ, поднимающегося роя. Они поднимались снизу, блея и свистя, с фальшивым пищащим шелестом, лунатическим шепотом, который достигал оглушительной громкости, как если бы ваша голова застряла в улье шершней.
Хейс знал, они приближались.
Рой.
Да, они поднимались с самого низа по темным и гниющим коридорам, точно так же как в древние дни они приходили, чтобы жать и собирать, отбирать образцы для своих отвратительных экспериментов. Но на этот раз они шли не с неба, а двигались по подземным сетям, которые, вероятно, соединялись с озером Вордог под ледяной шапкой.
Чары были разрушены.
Хейс и Шарки с трудом поднялись на ноги, и этот странный туман дошёл до их талии, совершенно белый и сияющий. И сразу за ними раздался звук, одинокий пронзительный визг макабрического пения, похожего на рев и пан-флейты, надутые ураганным ветром. Они увидели одно из существ, одного из Старцев, с торчащими и широко раскрытыми красными глазами на мясистых стеблях, с расправленными крыльями и царапающими друг друга придатками.
Потом были еще и еще.
Но они не были настоящими... они были призраками.
Отражениями.
Воспоминания, вырвавшиеся из могильника внизу благодаря притоку человеческой психической энергии и, возможно, разумов тех, кто поднимался снизу. Они ныряли и дрейфовали, шумя и взмахивая крыльями, оставляя за собой клочья белого пара, неземные существа, нематериальные, но мертвенно-бледные и пугающие, стебли их глаз извивались, как дряблые белые черви. Они истекали из городских пустот, как светящиеся змеи из нор, проходя друг через друга, через Хейса и Шарки холодным дыханием. Безобидные, как блуждающие огни.
Хейс отказался бояться их, бояться существ, умерших миллионы лет назад.
Он взял Шарки за руку, а она схватила фонарь Катчена, и они начали удаляться от ямы и сопутствующих ей фантомов. Город был населен призраками, он был полон духов и дрейфующих спектральных разумов, которые были опасны только в том случае, если вы сделаете их такими, если вы позволите этим мрачным разумам коснуться вашего собственного, напитаете их вашими страхами и ненаправленной психической энергией. Но если это произойдет, то будет достаточно ждущей свободной потенциальной энергии, чтобы проделать дыру в вашем разуме и выпотрошить мир.
Хейс и Шарки не дадут такой возможности этим разложившимся интеллектам. Они просто отказались.
Но потом что-то пришло. Что-то другое.
И это был не призрак.
Хейс почувствовал, как что-то тяжелое пролетело над его головой, почувствовал созданный этим ветер и зло, которое сочилось от него ядовитым соком.
Старец. Древнейшее существо.
Не мертвый и прозрачный, а высокий, полный и упругий. В свете фонаря его плоть была яркой, маслянисто-серой, а глаза подобны сияющим рубинам. Крылья были расправлены, огромные перепончатые воздушные змеи искали ветер, и он взмахивал ими смазанными движениями, создавая высокий, ужасный жужжащий звук, который поднимался вверх и сливался с воющим гулом его пения, становясь сплошной стеной шума, обнажая ваши нервы. Он стоял на вершине разрушенного столпа, цепляясь за него своими извивающимися щупальцами ног. Ветвящиеся придатки на его груди царапали друг друга, как кровельные гвозди.
Да, он был живым, футов восьми ростом, гротескным, чуждым и странно царственным, возвышаясь над Хейсом. Его пение превратилось в серию щебечущих писков и визгов, как будто он говорил, и, вероятно, так оно и было. Было что-то вопросительное в этих звуках, но Хейс мог только стоять, как безмозглый дикарь, уставившись на своего мессию. Отвратительная химическая вонь доносилась от него, вонь замаринованного и белого, и сморщенного, плавающего в лабораторных банках.
Хейс почувствовал, холодное вторжение его разума в свой собственный.
Фонарик выпал из рук, затем дробовик.
То, как оно на него смотрело, было опустошительным... казалось, оно разорвало его на части на каком-то фундаментальном уровне. Такие вещи, как неповиновение и свободная воля, мгновение извивались в ярком малиновом свете его глаз, затем свернулись коричневыми калачиками и рассыпались на фрагменты. Это существо обладало бесспорным превосходством. Никакого гнева, ярости или простой ненависти, поскольку такие вещи были побочными продуктами человечности и выходили за рамки его естественных ритмов. Он смотрел на Хейса свысока нейтрально-пассивно, возможно, даже слегка забавляясь или игриво раздражаясь, как хозяин будет смотреть свысока на любимого щенка, который навалил на ковер. Да, я пришел, хозяин здесь, малыш. Ты набедокурил, да? Неважно, я уберу, ты, не по годам развитая и пустоголовая скотинка. Может быть, именно так и нужно на него смотреть. Как что-то глупое, беспорядочное и придурошное, требующее высшего руководства, вкуса дисциплины, чтобы все исправить. Вот что чувствовал в своей голове Хейс: ощущение, что эта тварь думала, что он и ему подобные засрали весь мир, но теперь этому пришел конец, потому что папочка был здесь, и он скоро все исправит. Мы создали тебя таким, какой ты есть, и так как мы создали тебя, малыш, мы можем тебя уничтожить.
