Линкольн Чайлд - Танец на кладбище

— Буду очень признателен.

Сделав пометку в блокноте, д’Агоста поднял на Нору глаза.

— Извините, но я должен задать этот вопрос. Как вы думаете, почему Феринг это сделал?

Нора покачала головой.

— Они не ссорились? Не враждовали?

— Нет, насколько я знаю. Феринг был просто нашим соседом по дому.

— Я понимаю, что вам тяжело отвечать на эти вопросы…

— Что действительно тяжело, лейтенант, так это знать, что Феринг до сих пор на свободе. Спрашивайте все, что сочтете необходимым.

— О’кей. Может быть, он хотел вас изнасиловать?

— Возможно. Хотя он выбрал для этого не самое удачное время. Он появился сразу же, как я ушла. — Нора в нерешительности замолчала. — А можно мне задать вопрос, лейтенант? — чуть поколебавшись, спросила она.

— Конечно.

— В такое позднее время он, вероятно, рассчитывал застать нас обоих. Но пришел-то он с одним ножом.

— Да, правда, у него был только нож.

— Если вы собираетесь напасть на двух человек, то вряд ли придете к ним с ножом. В наше время ведь несложно достать пистолет.

— Вы правы.

— И что вы думаете по этому поводу?

Д’Агоста и сам уже не раз ломал над этим голову.

— Хороший вопрос. А вы уверены, что это был именно он?

— Вы меня уже второй раз об этом спрашиваете.

— Это я так, для верности.

— Ведь вы его уже ищете?

— Конечно, черт побери.

Уже нашли. В могиле. Сейчас собирают документы для эксгумации.

— Еще несколько вопросов, пожалуйста. У Билла были враги?

Нора невесело рассмеялась.

— Конечно. У репортера «Нью-Йорк таймс» их просто не может не быть.

— Кого-нибудь конкретно можете назвать?

Нора на мгновение задумалась.

— Лукас Клайн.

— Кто это?

— Владелец компании по производству программного обеспечения. Имеет обыкновение трахать своих секретарш, а потом заставляет их держать язык за зубами. Билл написал о нем разоблачительный материал.

— И как он среагировал?

— Прислал Биллу письмо с угрозами.

— Я бы хотел на него посмотреть.

— Нет проблем. Клайн не единственный, кто имел на Билла зуб. У мужа, например, была серия статей о защите прав животных. Да целый список можно составить из пострадавших от его пера. А потом еще эти странные посылки…

— Какие посылки?

— В прошлом месяце он получил две такие. Маленькие коробочки со странными предметами. Там были крошечные куклы из фланели, кости животных, мох, блестки. Когда я вернусь домой… — Голос ее сорвался, но она откашлялась и упрямо продолжала: — Когда я вернусь домой, то найду вырезки с его статьями и отберу те, в которых он мог кого-то задеть. Поговорите с редактором отдела информации «Таймс». Он вам скажет, над чем Билл работал в последнее время.

— Я себе уже записал.

Нора помолчала, глядя на д’Агосту покрасневшими глазами.

— Лейтенант, вам не кажется странным поведение преступника? Феринг входит и выходит из дома, не обращая внимания на свидетелей, не пытаясь изменить внешность, не прячась от камеры?

Д’Агосту это тоже ставило в тупик. Неужели Феринг так глуп? Если, конечно, это был он.

— Нам еще многое предстоит выяснить.

Пристально посмотрев на него, Нора опустила глаза.

— Наша квартира все еще опечатана?

— Нет. С десяти утра сегодняшнего дня.

— Меня сегодня днем выписывают и… я хочу как можно скорее попасть домой.

Д’Агоста сочувственно кивнул.

— Я уже распорядился, чтобы все подготовили к вашему возвращению. Есть компании, которые занимаются такого рода работой.

Нора кивнула и повернула лицо к стене.

Д’Агоста понял, что пора уходить.

— Благодарю вас, Нора. Я буду держать вас в курсе расследования. Если вы ещё что-то вспомните, сразу же сообщите мне. Идет?

Нора снова кивнула, продолжая смотреть в сторону.

— И помните, что я сказал. Мы обязательно найдем Феринга. Даю вам слово.

Спецагент Пендергаст быстро двигался по длинному, слабо освещенному коридору своих апартаментов на Западной Семьдесят второй улице. Он прошел мимо элегантной библиотеки, гостиной, где висели картины эпохи Возрождения и века барокко, винного погреба с системой климат-контроля, где стояли стеллажи с марочными винами, кабинета с кожаными креслами, дорогими шелковыми коврами и компьютерными терминалами, к которым были подключены десятки баз данных о правонарушениях.

Это были так называемые комнаты для гостей, хотя за все время существования квартиры их посетили не больше десяти человек. Сейчас Пендергаст направлялся на свою личную половину, куда, кроме него самого, допускалась только Киоко Ишимура, глухонемая экономка, которая жила здесь же, присматривая за квартирой.

В течение нескольких лет Пендергаст существенно увеличил свою жилплощадь, поочередно купив две соседние квартиры и присоединив их к своей собственной. Теперь его резиденция занимала весь фасад «Дакоты»,[2] выходивший на Семьдесят вторую улицу, и даже частично захватывала ту ее часть, которая смотрела на Центральный парк. Огромное, несколько хаотичное, но тем не менее в высшей степени приватное гнездышко.

Дойдя до конца коридора, он открыл дверь, по виду напоминавшую те, которые обычно ведут в чулан. Но за ней оказалась совершенно пустая комната, в которой была еще одна дверь. Отключив сигнализацию, Пендергаст открыл вторую дверь и вошел на свою личную половину. Не сбавляя скорости, он прошел мимо большой кухни, кивнув мисс Ишимура, которая готовила суп из рыбьих потрохов, стоя у ресторанной плиты. Как и все другие помещения в квартире, кухня имела необычайно высокий потолок. Пройдя до конца коридора, Пендергаст очутился еще перед одной неприметной дверью, за которой находилась святая святых его апартаментов, куда даже мисс Ишимура заглядывала редко.

Открыв дверь, Пендергаст опять оказался в маленькой пустой комнате, но на этот раз в противоположной стене была не дверь, а сёдзи — перегородка из дерева и рисовой бумаги. Закрыв за собой дверь, Пендергаст осторожно отодвинул перегородку.

За ней был треугольный садик. В воздухе, напоенном запахами сосны и эвкалипта, раздавалось пение птиц и журчание воды. Приглушенный свет создавал впечатление сумерек. Где-то в густой зелени ворковал голубь.

Между вечнозелеными растениями петляла узкая дорожка, вымощенная плоскими камнями. По ее краям стояли каменные фонари. Задвинув сёдзи, Пендергаст двинулся по дорожке. Это был уши-родзи, внутренний садик с чайным домиком. Укромный уголок, располагающий к созерцанию и вселяющий в душу спокойствие. Пендергаст настолько привык к нему, что перестал замечать его уникальность — а ведь это был настоящий живой сад в каменных джунглях Манхэттена.

Впереди, за кустами и карликовыми деревьями, виднелся низкий деревянный павильон незамысловатой формы. Пройдя мимо стилизованного сосуда для мытья рук, Пендергаст медленно отодвинул сёдзи.

Внутри оказалась чайная комната, обставленная с изящной скромностью. Пендергаст немного постоял у входа, окидывая взглядом свиток в нише, цветочную икебану, полки с чайными принадлежностями. Потом опустился на татами и приступил к чайной церемонии.

Чайная церемония — это изящный ритуал угощения гостей чаем. И хотя Пендергаст был один, он готовил чай для гостя — того, кто уже никогда не придет.

Он осторожно наполнил водой заварочный чайник, насыпал туда отмеренное количество чая, размешал специальной метелочкой и налил в две антикварные чашки семнадцатого века. Одну поставил перед собой, другую — на противоположную сторону татами. Какое-то время он созерцал, как из его чашки тонкими змейками поднимается пар. Потом медленно, медитативно поднес чашку к губам.

С каждым глотком перед его глазами возникали картины прошлого. Их главным персонажем был один и тот же человек. Уильям Смитбек-младший помогает ему преодолеть Время и взорвать вход в гробницу Сенефа, чтобы спасти людей, оказавшихся в ловушке. Смитбек в ужасе лежит на заднем сиденье угнанного такси, на котором Пендергаст пытается спастись от своего брата Диогена. Смитбек в ярости, смотрит, как Пендергаст сжигает рецепт волшебного зелья у могилы Мэри Грини. Они со Смитбеком бок о бок пытаются отразить нападение странных обитателей Чердака дьявола глубоко под землей Нью-Йорка.

К тому времени, когда чашка опустела, закончились и воспоминания. Поставив ее на циновку, Пендергаст на минуту закрыл глаза. Потом посмотрел на полную чашку, стоявшую напротив, тихо вздохнул и произнес:

— Вага томо йасуракани. Прощай, мой друг.

Полдень. Д’Агоста с проклятием нажал на кнопку вызова лифта и посмотрел на часы.

— Девять минут. Нет, без дураков, мы торчим здесь уже девять чертовых минут.