смерти нет лекарства в садах. Ведь сады служат жизни и нашему роду.
Она тогда пообещала, что запомнит, и больше не подходила к злополучному краю, дабы не расстраивать Михала Кинских. Но дед после того случая каждый раз просил повторить выражение, и она послушно повторяла, не понимая его смысл.
Когда Михал Кинских умер, маленькая Энн плакала несколько недель и не вставала с постели, пока к ней не пригласили психолога, который помог ей пережить смерть деда с помощью гипноза.
«Черт! Журнал точно здесь», – пронеслось в мыслях Энн. Она подошла к краю смотровой и, наклонившись, ощупала выступ, однако, кроме нагретого солнцем камня, ничего не обнаружила. Скала как скала. Возможно, стоило посмотреть в особняке, где его бы могла найти только она.
Спустившись к летнему дворцу, она светло улыбнулась: белое двухэтажное строение в стиле классицизма навевало приятные чувства. Арочные окна и треугольный фронтон с колоннами ничуть не изменились за время ее отсутствия.
Энн открыла двери, и ее как заблудшую, но любимую дочь принял в свои огромные объятия прохладный мраморный холл. Позолоченные люстры и светильники в абажурах разбавляли желтым девственно-белый интерьер.
Сто лет назад строение принадлежало роду и нравилось ей больше остальных имений. Было в нем что-то действительно родное, связывающее ее с семьей и наследием, а может, она чувствовала это из-за деда, проводившего здесь все время.
На входе в залы стоял турникет, а возле него – мужчина, продававший билеты. Энн достала карту, чтобы расплатиться, но ее мягко пожурили:
– Пани Кинских, ну что вы! Никогда музей не возьмет с вас стоимость входного билета в ваше же имение.
Энн, несколько смущенная, улыбнулась и прошла в выставочные залы дворца. Экспонаты, демонстрируемые в стеклянных витринах, не принадлежали роду. Имущество после продажи летнего дворца Кинских увезли в другие резиденции.
Энн в задумчивости стучала пальцем по губам, обходя один зал за другим. Если Михал Кинских хотел спрятать журнал, где бы он его оставил? Место должно предполагать долгое хранение, пока Энн не вырастет. Кинских также подумала, что они с дядей могли ошибаться и недостающий журнал действительно уничтожил пожар, или его оставили не ей, а другому потомку.
Обойдя каждый выставочный зал, Энн попрощалась со смотрителем и вышла в парк. Ее не покидало чувство, что разгадка совсем близко, нужно лишь сесть и подумать. Что она и сделала, едва добрела до ближайшей лавочки. Усталость и бессонную ночь усиливало яркое горячее солнце. Энн потерла слипающиеся глаза и чертыхнулась: на подушечках пальцев остался след туши, а значит, она теперь похожа на панду. Пришлось выйти из парка, пересечь перекресток и посетить ресторан «У медузы», чтобы освежиться, купить кофе и привести лицо в порядок. Возвращаясь, она снова посмотрела на платан и села на скамью неподалеку.
– Против зла смерти нет лекарства в садах, – прокомментировала Энн и продолжила рассуждать про себя: «Предположим, что сады играют ключевую роль. И смерть. Сады как противопоставление смерти. Значит, нужен долгожитель или то, что живет вечно. Камень? Нет, здесь полно скал, и найти одну определенную я бы не смогла. Значит, деревья. Нет, не деревья. Дерево. Одно дерево».
Ее взгляд метнулся к платану при входе в парк. По губам скользнула победная улыбка. Энн встала и не спеша, даже крадучись, словно хищник, двинулась в сторону зеленого привратника.
В Библии старые платаны наравне с кедрами почитались божьими деревьями. Она подошла к дереву и запрокинула голову, рассматривая его. Ветви гиганта простирались во все стороны, создавая густую, яркую стену, сквозь которую не могли пробраться солнечные лучи. Энн прикоснулась кончиками пальцев к серо-бурой коре, выглядевшей очень гладкой, но с тонкими глубокими бороздками, которые образовались от времени.
Она обошла дерево, скользя руками по стволу. На удачу Энн, гуляющих в садах Кинских было немного, так что никто не косился на девушку, обнимающую вековой платан. Она не знала, что именно ищет. Михал не смог бы скрыть журнал в этом дереве: оно самое старое и почетное в садах, поэтому за ним ухаживали с особой тщательностью. Дед был ненамного выше Энн, и она предположила, что он встал на носки и дотянулся до вот той верхней ветки, которая сейчас росла примерно в двух метрах над головой, а почти пятнадцать лет назад, учитывая рост взрослого дерева, могла быть чуть выше макушки Кинских.
Воровато оглянувшись и обойдя дерево, Энн поняла, что должна проверить свою теорию незамедлительно, поэтому подпрыгнула и ухватилась руками за ствол, выпустив влколачьи когти. Быстро добравшись до нижней ветки, внимательно осмотрела ее, а потом и прощупала пальцами. И ничего не нашла. Упрямо заправив прядь волос, которая упала на лицо, она попробовала еще раз. Кончиком указательного пальца Кинских нащупала борозду на полностью гладкой ветке. Погрузив туда отросший коготь, подцепила веревку, вросшую в дерево. Присмотрелась. На деле веревка оказалась тонкой цепочкой. Энн напряглась и потянула ее, вырывая из волокнистых объятий платана. На цепочке висел ажурный ключ, слегка почерневший от древесного сока. Кинских дернула, но полностью снять цепочку можно было, только сломав толстую ветвь, а ей этого не хотелось.
Застыв и прислушиваясь, Энн не уловила рядом шагов случайных прохожих, поэтому позволила жару волной окатить внутренности и переделать ее лицо в звериную морду. Она щелкнула клыками, разрывая цепь, поймала на лету ключ и спрыгнула на землю. Снова осмотрелась, убеждаясь, что никто не стал свидетелем ее маленького шоу, и спокойно пошла по аллее к выходу из парка.
Сев в машину, Кинских уже знала, куда поедет за ответами. Она распознала ажурный ключ, ведь сама часто пользовалась точной его копией. Энн хотелось позвонить Карлу и поделиться тем, что она напала на след, но обдумав, решила рассказать после того, как у нее будет что-то поинтереснее, чем ржавая железка.
Остановив «Ягуар» на улице Йиндрижской, в квартале от Вацлавской площади, Энн очистила ушко ключа спиртосодержащими влажными салфетками, и на металле показались истертые цифры: три и шесть. Кинских вышла из машины и направилась в здание напротив стоянки.
Энн улыбнулась, понимая, как история города закручивается вокруг нее и Карла. Например, здание главной почты, куда она подошла, раньше было садом Ангела из Флоренции, который служил придворным аптекарем Карла IV. Прохладный мраморный зал, который встретил Энн, до конца девятнадцатого века являлся внутренним двором, где останавливались почтовые кареты. Лишь позже холл приобрел стеклянную крышу и декоративное оформление стен в стиле Альфонса Мухи, украшавшее почту и по сей день. Каждый раз, когда Энн бывала в этом здании, ее охватывало чувство, будто она попала в сказку. Сюда можно
