– Дверь подпереть нечем, Анита, – сказал Эдуард.
Он был прав. Мы отстрелили замок. Черт побери, где тяжелые предметы, когда они тебе нужны?
– Подопри косилкой.
– Она их надолго не задержит.
– Лучше, чем ничего, – сказала я.
Он не шевельнулся, и потому я подкатила ее сама.
– Меня заживо не сожрут, – сказал Эдуард и заложил в пистолет новую обойму. – Если хочешь, я могу сначала тебя, или сделай это сама.
Тут я вспомнила, что сунула в карман пачку спичек, которую дал мне Захария. Спички, у нас есть спички!
– Анита, они уже почти здесь. Ты хочешь сделать это сама?
Я вытащила пачку спичек. Слава тебе, Господи!
– Поэкономь пули, Эдуард.
Я подняла другой рукой канистру с бензином.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Гули ломились к нам, они уже почти пробились.
– Я собираюсь поджечь сарай, – сказала я, плеснув бензином на дверь. Острый запах застрял у меня в горле.
– Вместе с нами? – спросил Эдуард.
– Ага.
– Я бы лучше застрелился, если тебе все равно.
– Я не планирую умирать сегодня, Эдуард.
Лапа ударила в дверь, коготь раздирал дерево на части. Я зажгла спичку и бросила ее на пропитанную бензином дверь. Ухнуло, вспыхивая, голубое пламя. Гуль завопил, охваченный огнем, отскакивая от разбитой двери.
Вонь горелого мяса примешалась к бензиновой гари. Горелая шерсть. Я закашлялась, поднеся руку ко рту. Огонь пожирал дерево сарая, захватывая крышу. Больше бензина не надо было, и так эта проклятая халабуда стала огненной западней. А мы внутри. Я не думала, что огонь разойдется так быстро.
Эдуард стоял у задней стены, зажав рот рукой. И голос его был приглушенным.
– У тебя был план отсюда выбраться, если я правильно помню?
В стену ударила рука, стараясь зацепить его когтями. Он отшатнулся. Гуль стал прорываться в дыру, стремясь к нам. Эдуард всадил ему пулю между глаз, и гуль скрылся из виду.
Я схватила с дальней стены грабли. На нас сыпались угольки. Если нас не удушит дым, то завалит рухнувшая крыша.
– Снимай рубашку, – сказала я.
Он даже не спросил зачем. Дисциплинированный ты мой. Он сорвал с себя кобуру, стянул рубашку через голову и бросил ее мне, а кобуру надел обратно.
Я обернула рубашку вокруг зубьев грабель и макнула в бензин. Подожгла от стены – спички уже не были нужны. Передняя стена сарая поливала нас огнем. Искорки жалили кожу, как осы.
Эдуард сообразил. Он нашел топор и стал расширять дыру, проделанную гулем. Я держала в руках свой импровизированный факел и канистру с бензином. Мелькнула мысль, что канистра может взорваться от жара. Тогда мы не задохнемся от дыма, а взлетим на воздух.
– Быстрее! – крикнула я.
Эдуард протиснулся в дыру, и я за ним, чуть не прижегши его факелом. На сотню ярдов не было ни одного гуля. Они были умнее, чем казались. Мы побежали, и взрывная волна ударила нам в спину, как невообразимый ветер. Я полетела на траву, и у меня отшибло дыхание. По обе стороны от меня падали на землю кусочки горящего дерева. Я накрыла голову руками и молилась. Мое обычное везение – стукнуло по спине падающим гвоздем.
Тишина – то есть больше взрывов не было. Я осторожно подняла голову. Сарая не было – ничего не осталось. Вокруг меня догорали на траве кусочки дерева. Эдуард лежал на земле, почти на расстоянии вытянутой руки. И смотрел на меня. У меня тоже было такое удивленное лицо? Наверное.
Наш импровизированный факел медленно зажигал траву. Эдуард поднялся на колени и поднял факел над головой.
Канистра бензина была невредима. Я встала на ноги. Эдуард с факелом следом за мной. Гули, кажется, удрали, умницы гули, но на всякий случай… Этого мы даже не обсуждали. Паранойя у нас одна на двоих.
Мы пошли к машине. Адреналин уже схлынул, и я была такой усталой, как никогда раньше. Сколько есть у человека адреналина, столько и есть; дальше наступает оцепенение.
От клетки с цыплятами не осталось ничего, только рассыпанные на могиле кусочки. Ближе я смотреть не стала. Еще я остановилась подобрать свою спортивную сумку. Ее никто не тронул, так она и лежала. Эдуард обошел меня и отбросил факел на гравийную дорожку. В ветвях прошелестел ветер, и Эдуард завопил:
– Анита!
Я покатилась по земле. Пистолет Эдуарда рявкнул, и что-то визжащее упало на траву. Я пялилась на гуля, пока Эдуард всаживал в него пулю за пулей. Когда я вернула сердце обратно из горла в грудь, я доползла до канистры и открыла ее.
Гуль вопил. Эдуард гнал его горящим факелом. Я плеснула на него бензином, упала на колени и крикнула:
– Жги его!
Эдуард ткнул факелом. Гуля охватило пламя, и он завопил. Ночь завоняла горелым мясом и шерстью. И бензином.
Он катался по траве, пытаясь сбить пламя, но оно не сбивалось.
– Теперь твоя очередь, миляга Захария, – шепнула я. – Твоя очередь!
Рубашка обгорела, и Эдуард отбросил грабли на дорожку.
– Давай сматываться, – сказал он.
Я от всего сердца согласилась. Я отперла машину, бросила сумку на заднее сиденье и завела мотор. Гуль лежал на земле и горел, уже не шевелясь.
Эдуард сидел на пассажирском сиденье с автоматом в руках. Впервые за все время, что я его знала, он был потрясен. Даже, кажется, испуган.
– Ты теперь и спать будешь с автоматом? – спросила я.
Он глянул на меня.
– Ты же собираешься спать с пистолетом?
Очко в его пользу. Я брала крутые повороты на гравии со всей скоростью, на которую могла решиться. Моя «нова» не приспособлена для слалома. Крушение здесь, на кладбище, этой ночью не казалось удачной мыслью. Фары отражались от надгробий, но ничего не шевелилось. Гулей не было видно.
Я сделала глубокий вдох – и выдохнула. Второе покушение на мою жизнь всего за два дня. Лучше бы на этот раз тоже стреляли.
Мы долго ехали молча. Тихое шуршание колес наконец прервал Эдуард.
– Вряд ли нам стоит ехать обратно к тебе домой, – сказал он.
– Согласна.
– Я тебя отвезу в мой отель. Если у тебя нет другого места, куда ты предпочла бы поехать.
А куда? К Ронни? Я больше не хотела ставить ее под удар. А кого еще под удар подставлять? Никого, кроме Эдуарда, а он это выдержит. И еще лучше меня.
Пейджер задрожал у пояса, посылая ударные волны мне по ребрам. Не люблю ставить пейджер в режим молчания. Он всегда меня пугает, когда срабатывает.
– Что случилось? – спросил Эдуард. – Ты подпрыгнула, будто тебя укусили.
Я стукнула по кнопке, чтобы отключить эту заразу и посмотреть, кто вызывает. Мелькнул в окошечке номер.
– Пейджер сработал в режиме молчания. Без шума, только вибрация.
Он глянул на меня:
– Ты не будешь звонить на работу.
Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Или приказом.
