Тоня вышла. В комнате воцарилась тишина, лишь ветер ревел за окном. Кэт пыталась придумать тему для разговора, но не могла. Струйки прозрачного пота катились по впалым щекам Ньюсома также обезображеным шрамами. После крушения самолета его протащило по земле, а сзади под дождем догорал остов разбившегося «Гольфстрима». Я никогда и не говорила, что ему не больно, сказала Кэт про себя. Он бы наверняка справился, приложи к своему выздоровлению хотя бы половину тех сил, которые тратил на строительство своей империи.
А вдруг она ошибается?
Но это не означает, что внутри у него действительно находится теннисный мячик, питающийся его болью, как вампир.
Нет никаких вампиров, и бога страданий тоже нет… но когда ветер снаружи завывает так сильно, и огромный дом дрожит, это не кажется таким уж невероятным.
Тоня вернулась с метлой, выглядевшей так, словно ею почти не пользовались; девственно-чистая ярко-голубая щетка и ручка из крашеного дерева длиной около полутора метров. Тоня смотрела на нее с некоторым сомнением.
– Это именно то, что вам нужно?
– Думаю, сгодится, – сказал Райдаут, как показалось Кэт, без особой уверенности. Ей вдруг пришло в голову, что Ньюсом не единственный человек в этой комнате, который допускает ошибки. – Только лучше передайте ее нашей скептически настроенной сиделке. Не в обиду, миссис Марсден, просто у молодых реакция получше.
Тоня безо всяких обид и с явным облегчением передала метлу Мелиссе, а та протянула ее Кэт.
– И что мне с ней сделать? – спросила Кэт. – Полетать?
Райдаут улыбнулся, продемонстрировав пеньки зубов:
– Сами поймете, когда настанет время ею воспользоваться. Вам же приходилось выгонять из комнаты енота или крысу? Только помните: сначала действуйте щетиной, и только потом черенком.
– Смею предположить, что я должна укокошить это. А потом вы поместите его в свою специальную бутылку.
– Верно.
– И поставите на полку в ряд с остальными богами, которых вы уничтожили.
Он улыбнулся одними губами:
– Передайте, пожалуйста, баллончик мистеру Дженсену.
Кэт послушалась.
– А что буду делать я? – поинтересовалась Мелисса.
– Смотреть. И молиться, если умеете. За меня и мистера Ньюсома. Чтобы мое сердце выдержало.
Кэт, не раз видевшая, как изображают сердечные приступы, промолчала. Она просто отошла от кровати, держа метлу обеими руками. Райдаут, скривившись, присел на кровать к Ньюсому; его колени заскрипели, как несмазанная телега.
– Мистер Дженсен.
– Да?
– Времени у вас будет достаточно. Его на некоторое время парализует. Но действуйте быстро. Так, как вы действовали на футбольном поле, хорошо?
– Вы хотите, чтобы я прыснул в него мейсом[3], сэр?
Райдаут снова коротко улыбнулся, только теперь у него на лбу так же, как и у его клиента, выступили капельки пота.
– Это не мейс. У нас он запрещен, но все равно мысль хорошая. А теперь я попрошу тишины.
– Погодите минутку, – Кэт прислонила метлу к кровати и ощупала сначала левую, потом правую руку Райдаута. Под хлопковой тканью ничего, кроме костлявой плоти, не было.
– В рукаве я ничего не прятал, мисс Кэт, клянусь.
– Быстрей, – сказал Ньюсом. – Мне плохо. Мне всегда плохо, но сегодня из-за грозы особенно.
– Замолчите, – скомандовал Райдаут. – Замолчите все.
Наступила тишина. Райдаут закрыл глаза. Его губы беззвучно шевелились. Секундная стрелка на часах Кэт протикала двадцать раз, потом еще тридцать. У нее вспотели руки. Она вытерла их о кофту и снова сжала метлу. Мы выглядим так, будто собрались у смертного одра, подумала она.
На улице ветер завывал в водосточных трубах.
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, – Райдаут открыл глаза и наклонился к самому лицу Ньюсома. – Господи, в этого человека вселилось зло. Демон, который питается его плотью и костями. Помоги мне изгнать его, как изгнал сын твой демонов из бесноватых в стране Гадаринской. Помоги мне заговорить с маленьким зеленым богом страданий, живущим в Эндрю Ньюсоме, твоим повелевающим голосом.
Он наклонился еще ниже и сомкнул опухшие от артрита пальцы на горле Ньюсома, как будто собрался его задушить. Потом он сунул два пальца другой руки миллиардеру в рот. Согнув их, он заставил Ньюсома раскрыть рот шире.
– Выходи, – сказал Райдаут. Хотя голос и стал повелевающим, тон остался мягким, почти шелковым. И даже льстивым. Руки и спина Кэт покрылись мурашками. – Именем Иисуса, выходи. Именем всех святых и мучеников, выходи. Именем Господа нашего, который позволил тебе войти, а теперь повелевает выйти. Выходи на свет. Оставь свою добычу и выйди.
Ничего не произошло. И тогда он начал снова:
– Именем Иисуса, выходи. Именем всех святых и мучеников, выходи.
Его пальцы еще немного сжались, и дыхание Ньюсома стало прерывистым.
– Не залезай глубже. Ты не сможешь спрятаться, порождение тьмы. Выходи на свет. Иисус повелевает тебе. Святые и мученики повелевают тебе. Господь велит тебе оставить жертву и выйти.
Чья-то холодная ладонь схватила Кэт за запястье, и та чуть не закричала. Это была Мелисса, стоявшая рядом, с круглыми от страха глазами и широко раскрытым ртом.
– Смотри! – прошептала она Кэт в ухо.
На шее Ньюсома, прямо над рукой священника, вздулась опухоль, напоминающая зоб. Она медленно поползла наверх, ко рту. Кэт в жизни не видела ничего подобного.
– Правильно, – чуть ли не пропел Райдаут. Его лицо истекало потом, мокрый воротничок рубашки потемнел. – Выходи. Выходи на свет. Оставь свою жертву, порождение тьмы.
Ветер за окном уже не завывал, он визжал. Капли дождя бились в окна, как шрапнель. Свет мигал, и весь дом скрипел.
– Господь, позволивший тебе войти, повелевает выйти. Иисус повелевает тебе выйти. Все святые и мученики…
Он выдернул руку изо рта Ньюсома, как человек, дотронувшийся до чего-то очень горячего. Рот Ньюсома так и остался открытым. Более того, он стал открываться еще шире, как при зевании, а потом еще, как будто Ньюсом беззвучно вопил. Глаза его закатились, ноги задрожали. Он обмочился, и простыня под ним потемнела.
– Прекратите, – проговорила Кэт, делая шаг вперед. – У него припадок. Вы должны…
Дженсен дернул ее назад. Она оглянулась и увидела, что его обычно красноватое лицо стало белым, как мел.
Челюсть Ньюсома уперлась в грудину. Огромная опухоль почти закрыла нижнюю часть его лица. Кэт услышала, что связки челюсти затрещали – совсем так же, как коленные, когда их занятия физиотерапией были особенно интенсивными. Они скрипели, как несмазанные дверные петли. Свет в комнате погас, включился, снова погас и снова включился.
