Ньюсом закрыл глаза. Минуты полторы в комнате царила тишина, только ветер выл за окном, яростно бросая в стекла капли дождя. На руке у Кэт были старомодные механические часы, много лет назад подаренные отцом на окончание школы медсестер; когда ветер на мгновение умолк, в комнате стало так тихо, что она услышала, как они тикают. Где-то в дальнем конце дома, как всегда по вечерам, прибираясь в кухне, Тоня Эндрюс тихонько напевала: «Жених причесан, приодет. Он саблю взял и пистолет. И лихо шпорами звеня, вскочил на резвого коня».
Наконец Ньюсом сказал:
– Она у меня в груди. Наверху, почти у горла, в самой трахее.
– Вы можете ее увидеть? Сосредоточьтесь!
На лбу Ньюсома появились вертикальные складки. Шрамы, оставшиеся после катастрофы, вздулись от напряжения.
– Я вижу ее. Она пульсирует в такт с моим сердцем, – губы Ньюсома скривились от отвращения. – Какая мерзость!
Райдаут придвинулся почти вплотную к Ньюсому: – Это шар, да? Зеленый шар.
– Да, да! Маленький зеленый шар, который дышит!
И он похож на теннисный мячик, который ты спрятал в рукаве или коробке для завтраков, святой отец, подумала Кэт.
Вдруг, как будто она действительно управляла им силой своей мысли (а не просто предугадывала действия этого нелепого актеришки), Райдаут сказал:
– Мистер Дженсен. По стулом, на котором я сидел, стоит коробка. Поднимите ее, откройте и встаньте рядом. Больше от вас в данный момент ничего не требуется. Просто…
И тут Кэт Макдональд щелкнула пальцами. На самом деле щелчок прозвучал у нее в голове. С таким звуком Роджер Миллер щелкал пальцами во вступлении к песне «Король дорог».
Она встала рядом с Райдаутом и оттолкнула его плечом в сторону. Хоть он и был выше ростом, но она, полжизни поднимавшая и ворочавшая пациентов, оказалась гораздо сильнее священника.
– Откройте глаза, Энди. Сейчас же. Посмотрите на меня.
Ньюсома это потрясло, и он послушался. Дженсен с коробкой для завтраков в руках и Мелисса забеспокоились. Непреложным законом их работы – так же, как и работы Кэт, во всяком случае до настоящего момента, – было то, что боссом не командуют. Босс командует вами. И уж конечно его нельзя так пугать.
Но с нее хватит. Пусть через двадцать минут она отправится под проливным дождем к единственному в окру́ге мотелю, выглядящему так, будто все местные тараканы собираются именно там, это неважно. Она больше не может продолжать.
– Это бред собачий, Энди, – сказала она. – Вы меня слышите? Бред!
– По-моему, тебе лучше замолчать, – сказал Ньюсом, растягивая губы в улыбке. У него в арсенале их было много, и эта не обещала ничего хорошего. – Если хочешь сохранить работу, замолчи. В Вермонте полно медсестер, которые специализируются на физиотерапии.
Она совсем было собралась замолчать, но вдруг Райдаут произнес:
– Пусть говорит, сэр, – его голос был исполнен такой кротости, что Кэт взорвалась.
Она наклонилась к больному, и слова бурным потоком полились из ее рта:
– Вот уже полтора года, как состояние вашей дыхательной системы улучшилось настолько, что вы можете выносить сеансы физиотерапии, а я наблюдаю, как вы лежите на этой чертовой дорогущей кровати и издеваетесь над своим телом. Меня от этого тошнит! Знаете, как вам повезло, что вы остались в живых, а все, кто летел с вами, погибли? Какое это чудо, что ваш позвоночник остался цел, кости черепа не повредили мозг, а тело не сгорело, нет, не испеклось как яблоко, от макушки до пяток? Дня четыре, а может и целую неделю, вы корчились в страданиях. И вышли из них целехоньким. Вы – не овощ! Вы не паралитик, хотя и стараетесь вести себя именно так! Вы не хотите трудиться, все ищете легких путей. Думаете, что сможете все решить с помощью денег. Даже если вы умрете и отправитесь в ад, первое, что вы там увидите, будет платный шлагбаум!
Дженсен и Мелисса смотрели на нее с ужасом. У Ньюсома отвисла челюсть. Если кто-то и говорил с ним в таком тоне, это было очень и очень давно. Один Райдаут выглядел спокойным. И даже улыбался. Как отец улыбается, глядя на капризного четырехлетнего ребенка. Это еще больше взбесило ее.
– Вы уже могли бы ходить самостоятельно. Бог знает, как я старалась, чтобы вы это поняли, сколько раз я объясняла, что именно вам следует делать, чтобы встать с кровати и ходить на собственных ногах. Доктор Дилавар из Сан-Франциско единственный, кто осмелился сказать вам это в лицо, а вы обозвали его педиком.
– Он педик и есть, – раздраженно буркнул Ньюсом. Покрытые шрамами руки сжались в кулаки.
– Вам действительно больно. Еще бы. Но с этим можно справиться. Я не раз видела, как это бывает. Но не у ленивых богатых бездельников, которые считают, что все им должны, и не хотят в поте лица работать над своим выздоровлением. Вы отказываетесь. Такое я тоже видела и знаю, чем дело кончается. Приходят знахари и шарлатаны, присасываются к вам, как пиявки к человеку, упавшему в болото. Иногда они предлагают вам волшебную мазь, иногда – чудодейственные таблетки. Иногда эти целители врут, что им якобы дана божественная сила.
Обычно наступает временное облегчение. Это естественно, ведь половина боли, которую вы испытываете, находится у вас в голове, в ваших ленивых мозгах, которые не хотят понять, что только испытывая боль, можно поправиться.
Она наклонилась над ним, и ее голос стал тонким, дрожащим, почти детским:
– Папочка! Бо-бо! Но облегчение никогда не бывает долгим – потому что мышцы потеряли тонус, связки провисли, кости не окрепли, чтобы выдержать собственный вес. И когда вы позвоните этому парню сказать, что боль вернулась – если, конечно, будете в состоянии это сделать, – знаете, что он вам ответит? Что ваша вера недостаточно крепка. Если вы включите мозги так же, как и тогда, когда строили ваши заводы или делали инвестиции, вы поймете, что у вас в глотке нет никакого живого теннисного мячика. Энди вы слишком, черт побери, стары, чтобы верить в Санта-Клауса!
Дверь открылась, в комнату вошла Тоня и встала рядом с Мелиссой, держа в руках кухонное полотенце, с широко раскрытыми глазами.
– Ты уволена, – почти добродушно проговорил Ньюсом.
– Да, разумеется! И это лучшее, что случилось со мной за последний год.
– Не увольняйте ее, – вдруг встрял Райдаут. – Если вы это сделаете, то и я буду вынужден уйти.
Ньюсом выпучил на Райдаута глаза, в недоумении подняв бровь. Его руки стали шарить по бедрам и бокам, как и всегда, когда заканчивалось действие обезболивающих.
– Она нуждается в уроке во славу Господа нашего. – Райдаут наклонился к Ньюсому, заложив руки за спину, прямо как на картине, которую Кэт видела в кабинете учителя Ихабода Крейна в школе Вашингтона Ирвинга. – Она сказала свое слово. Теперь позвольте мне сказать свое.
