– Знаешь, я и сам себя тревожу, абба.
– Ну так езжай домой.
– Не надо, не надо, не надо.
– Что – не надо?
– Выставлять меня дитём.
– Я не…
– Нет, выставляешь. У меня мозги набекрень, а ты все вещаешь, что панацея – чаепитие с тобой. Я занят. Понятно? Я работаю. У меня есть дело, и дело, как ни странно, важное, поэтому очень тебя прошу: перестань говорить со мной как с малолеткой.
Во рту стало противно – будто медную ручку облизал. Джейкоб никогда не орал на отца. Огромная пауза означала, что отношения их дали трещину; возникло нечто уродливое, гадкое и необратимое.
– Делай свое дело, – сказал Сэм.
Настал его черед поступить неслыханно.
Он оборвал разговор со своим единственным чадом.
В угрызениях совести Джейкоб перезвонил, чтобы извиниться. Сэм не ответил. Вторая и третья попытки тоже не увенчались успехом.
Джейкоб купил упаковку из четырех банок темного «Ньюкасла» и выпил их на лавочке перед воротами Бейлиол-колледжа. Достал блокнот, пальцем заложив страницу с письмом Махараля. Раз-другой принимался читать. Дальше первой строки дело не пошло. Захлопнул блокнот, обложкой прищемив палец. Так мне и надо, подумал он.
Духота и многолюдство «Монаха и девы» только усугубили его смятение. Древние динамики гремели чикагским блюзом. В море потрепанных пятнистых рож Присцилла Нортон сияла безмятежной луной. Нависнув над пинтой, она оживленно говорила с привратником Джимми Смайли.
Джейкоб протолкался к их кабинке:
– Извините, что опоздал. Заработался.
– Ничего, – сказала Нортон.
Смайли нейтрально кивнул. Он был в дедовской вязаной жилетке и растянутой футболке. Свернутый черный плащ лежал на сиденье. Примятая челка напоминала об отсутствующем котелке.
Нортон пододвинула к Джейкобу до краев полную пинту:
– «Мёрфиз». Надеюсь, вам понравится.
Сейчас ему все понравится.
Ядреный темный стаут. Будто бежишь через ячменное поле, разинув рот. Джейкоб произвел впечатление, залпом ополовинив стакан.
– Жажда, – сказал он.
– Заметно, – кивнула Нортон. – Ну что, начнем? Джимми, повтори, что рассказал мне.
Смайли облизал тонкие губы:
– Мистер Митчелл не прикидывался. Теих парней он не знает, потому как об ту пору здесь не служил.
– А вы служили.
– Ну еще б. Я-то их знал. Всю ихнюю кодлу. Была у нас уборщица. Не старше тебя, Пип. Мы с ней ладили, и вот однажды – было это, кажись, в восемьдесят пятом, я уж цельных три года отслужил – уборщица эта, Уэнди ее звали, на карачках драила сортир или что там, как вдруг он подкрался и подол ей задрал.
– В смысле, Реджи Черец, – уточнил Джейкоб.
– Нет, дружок евоный, тот, что на портрете.
Джейкоб достал рисунок:
– Этот?
– Он самый. Ну вот, Уэнди…
– Как его звали?
– Попридержите лошадок, я же рассказываю. – Смайли опять облизнул губы, настраиваясь на повествовательный лад. – Так о чем бишь я? Ах да, значит, Уэнди чует, что ее за жопу лапают, и подскакивает – мол, что такое, ты чего удумал? Он, значит, ее подмял, ясно, чего ему надо, но Уэнди девка не промах. Как куснет его… – Джимми ткнул себя в подбородок, – и он ее выпустил. Хорошо еще, поскользнулся на мокром поле, а то бы он ее разуделал.
Джейкоб поднял руку – можно вопрос? – и ткнул в характерный шрам на портрете.
– Могёт быть, ага, – кивнул Смайли.
Под столом Нортон стиснула Джейкобу ляжку.
– Рассказывай, Джимми.
– Ну вот, значит, прибегает она ко мне, вся в растрепанных чувствах. Мы, знаете ли, дружили, никаких амуров, просто симпатия. Не порть слезами хорошенькую мордашку, говорю, затем иду к мистеру Дуайту. В теп дни он был главный привратник, хороший человек, упокой Господь его душу. Ладно, Джимми, говорит он, разберемся. На другой день ищу Уэнди, хочу справиться, как она, и тут вдруг ее товарки огорошивают – уволилась. Я к мистеру Дуайту – мол, что за дела? Таким злым я его и не видел. Разговаривать не желает. Ничего не поделаешь, Джим. Окажи любезность, заткнись. Теперь-то я знаю, он сделал что мог, но тогда я взъерепенился. За что так с Уэнди-то? Она ж ни в чем не виноватая. Я наседаю, а он мне – ежели не заткнешься, я тебе зубы вышибу. А я ему…
Смайли вдруг расплылся в глупой ухмылке:
– Привет, Нед! Как оно ничего?
Толстый небритый мужик качко проковылял в туалет. Дождавшись, когда он отойдет, Джим продолжил:
– Я пошел к Уэнди на квартиру, где она с бабушкой жила. Чувствовал я себя паршиво – обещал помочь, а она лишилась работы. Уэнди не шибко мне обрадовалась. Выгнали меня, говорит. Что значит выгнали, говорю, ты же уволилась. Велели, говорит, написать по собственному. Какое же это, говорит, по собственному, если силком заставили. Не может быть, говорю, чтобы мистер Дуайт так испаскудился. Это не он, говорит Уэнди, это доктор Партридж, младший надзиратель. Вызывает, говорит, в свой кабинет, а там сидит этот ублюдок собственной персоной, все рыло в пластыре, будто после поножовщины, а с ним ваш разлюбезный Черед, который клянется, что сам видел, как Уэнди сграбастала его друга и пыталась поцеловать. Полная хрень, но Партридж и слушать ничего не хочет. Читает нотацию – как-де можно самой вешаться на молодого человека. Мол, он не потерпит подобных манер. Но Уэнди есть Уэнди, она заявляет: извиняться и не подумаю, оба они вруны поганые. Что ж, печально, говорит Партридж, боюсь, я не смогу рекомендовать вас новому работодателю. Вот тут Уэнди и поняла, что ее увольняют. Она-то думала, урежут жалованье, поставят на грязную работу, а оно вона как. Стала просить прощенья, а парни морды воротят – нас обозвали врунами, а мой папаша то, мой папаша сё. Ладно, Уэнди, говорит Партридж, давай расстанемся по-хорошему… Ну, я чуть было к нему не кинулся, а жена моя и говорит: с бедняжкой поступили ужасно. Но ты подумай своей башкой – ты ей вернешь работу, что ли? Даже если и вернешь, вдруг тот гад опять ее подкараулит? И ей уже так не повезет? Оно и к лучшему, хоть вроде на то и не похоже. Пусть куда-нибудь скроется, где ее не потревожит никто. Ну вот, а я об этом не подумал. На кой они, новые беды? Уэнди и мне. Я ить кормил три рта.
Смайли уныло потеребил нижнюю губу.
– Тут большинство нормальные ребята, правда. Иначе ноги б моей здесь не было. Хорошие парни. Но паршивая овца все стадо портит.
– Что стало с Уэнди? – спросила Нортон.
Смайли покачал головой:
– Точно не скажу.
– Как звали парня, который на нее напал? – спросил Джейкоб.
Привратник замялся.
– Все в порядке, можешь сказать, – уверила Нортон.
– Меня другое беспокоит, милая.
Смайли чуть кивнул на игроков в дартс, среди которых Джейкоб разглядел человека, прошедшего мимо их столика. Видимо, регочущая компания одноликих выпивох состояла из коллег-привратников.
