Тьма надвинулась на него со всех сторон, неотвратимо и беспощадно. Зеркальный шар, коим он вдруг оказался, лопнул, и миллионы ледяных осколков вонзились в заметавшееся меж ними сердце… Внезапно обретя голос, Шалкар закричал… Крик оборвался, едва успев начаться. Впившиеся в душу осколки сложились в новый зеркальный шар. Глядевший с его вогнутых стенок демон был намного меньше, но непредвиденно сильнее Шалкара. Похожий на него как брат-близнец. Да, вне сомнений, это был он сам. И вовсе не он. Поймав болевой крик, он вобрал в себя и его исток. Прежний Шалкар был пойман и поглощен своим новым «не-я».
— Ну-ка, ну-ка, посмотрим! — воодушевлено блестя лысиной, Александр Евстигнеевич нетерпеливо срывал элегантный бантик с подарочно оформленного солидного пакета. — Ага! Вот оно! — разметав в стороны обрывки красочной бумаги, он торжественно водрузил на стол коренастую бутылку. — Какие молодцы! Знают, чем старика утешить, — прижав бутылку к груди, он нежно, даже слишком нежно поглаживал ее крутые бока. — Чача… Напиток королей… Азизочка передала.
— Королей помойки, что ли? — презрительно фыркнув, Вероника покрутила на пальце роскошное кольцо с налитым кровавым блеском огромным рубином.
— Угощаю! — вскочив на ноги с азартом двадцатилетнего юнца, Александр Евстигнеевич бросился к барной стойке за бокалами.
— Сказала же, я эту гадость не пью! — переложив ногу на ногу, Вероника принялась лениво рыться в алой лакированной сумочке.
— Нет, спасибо, не люблю, — поймав вопросительный взгляд именинника, отмахнулся Расул. Не сводя глаз с развалившейся в кресле Вероники, он старательно прятал расцветавшую в них улыбку.
— А я выпью! — хлопнув ладонью по колену, Евгений привстал и ловко выхватил полный до краев бокал из рук подошедшего к нему Александра Евстигнеевича.
— Гляньте, прима… — одним глотком осушив посудину, здоровяк подхватил с дивана и протянул Веронике вставленный в раму холст.
— Ум-м-м, — обнажив в сытой улыбке белоснежные зубы, процедила девица, оглядывая накиданную широкими мазками аляповатую картину. — Пойдет… На стенку повесить можно.
— Вот и я говорю — класс! — подскочив на месте, радостно грохнул парень и тут же скривился. — Е… — кинув портрет на диван, он водрузился на ковер, стащил грязный ботинок и принялся ожесточенно растирать ступню, ушибленную углом тяжелой рамы.
— Вы еще это посмотрите, — еле сдерживая смех при виде брезгливо наморщившей носик Вероники, Руслан осторожно обошел борющегося с ударом судьбы приятеля.
Бросив на холст короткий взгляд, Вероника недовольно надула губы и отвернулась, но сразу же, ведомая теплой улыбкой Руслана, вновь сосредоточила внимание на картине.
— Блеклая слишком… Но, знаешь, что-то в нем есть, — накручивая на палец длинную смоляную прядь, она с интересом, упорно пробивавшимся через привычное предпочтение, рассматривала свое портретное отражение.
— Никак не могу решить, где я лучше! — вновь переложив ногу на ногу, девица решительно скрестила руки на груди. — Поэтому возьму оба! Отнесите их ко мне домой!
— А ты чего радуешься? — по-своему истолковав широкую улыбку баритона, взъярился Евгений. — Ведь не твой выбрали!
— Зато и не отвергли! — повернувшись к нему, подмигнул Расул.
— Ты думаешь, пари выиграл, да? А хрен тебе! — мгновенно разгорячившись, здоровяк вскочил и с размаха ткнул приятеля в плечо.
— Эй, вы, идиоты, а вы тут друг другу морды набейте! Давайте! — скинув туфли и забравшись в кресло с ногами, Вероника явно приготовилась к увлекательному зрелищу. — Вперед, мальчики! Давно меня никто не веселил!
— А это что? — заметив валявшийся на ковре предмет, прима требовательно протянула руку. — Дай.
Последовав ее взгляду, Евгений молча поднял с ковра и вложил в когтистую руку выпавший из его кармана тощий кошелек.
— Посмотрим… Что у нас здесь… — тянула Вероника, с ловкостью бывалого карманника добираясь до дальних отделений зажатого в ее длинных пальцах щуплого предмета. — А это кто? — уставилась она на потрепанное фото, с которого на нее серьезно смотрели две похожие друг на друга женщины — одна помоложе, другая постарше. — Это твои подружки? — с озорной искрой она вскинула глаза на неуклюже топтавшегося возле кресла Евгения.
— Мать и сестра, — каким-то чужим, совершенно не свойственным ему, по-домашнему теплым тоном пробасил парень и зачем-то гордо добавил, — сестра ходила к Амадео на прослушивание позавчера. Он сказал, что у нее суперский голос и что берет ее в группу. Контракт подписывать будет для творческого развития ее души! — Вероника в немом изумлении уставилась на Евгения, чья рубашка грозила вот-вот лопнуть прямо на хозяйской груди, до того последнюю распирало от переживаемой им гордости.
— Как? — отмерев, Вероника во все лицо залилась густой синюшной злобой. — Она будет в нашей группе? Будет петь? Да куда ей с такой рожей в певицы! Она же опозорит всю группу, каждого из нас! Амадео совсем спятил? Я не могу оставаться здесь после всего! Как можно петь в компании с этой уродиной!
— Ты посмотри! — стремясь найти поддержку, прима отвернулась от остолбеневшего Евгения и затрясла фотографией перед испуганно глядевшим на него Расулом. — Она же вся в мать и никогда лучше не станет! Посмотри, какая мать уродина! Что будут обо мне говорить, что я работаю вместе с этой страшилой! О, нет, я этого не переживу! АМАДЕО!!! — и без того оглушительно высокий голос Вероники взметнулся к потолку волной истерического визга. — АМАДЕО, мне препятствуют в творческом развитии! Мне опять строят козни! Я больше не могу! Я всем мешаю! Мне надо уйти из жизни, и все успокоятся! Я убью себя!
Пулей вылетев из кресла, она пронеслась через приемную и с грохотом захлопнула за собой дверь в шефский кабинет.
— Ты не войдешь! — опередив сорвавшегося вдогонку за примой парня, Расул живой стеной вырос перед ним на границе между двумя комнатами. — Ты не можешь… — непредвиденный удар в челюсть локально доказал широко известную истину, что на всякую преграду найдется свое преодоление.
— Я могу, и я войду, — глухо прорычал Евгений. Перешагнув через распластавшегося на полу баритона, он пинком отворил едва не слетевшую с петель массивную кабинетную дверь.
Черная земляная масса наваливалась на нее со всех сторон. Шорохи и скрежет слышались отовсюду, внезапно обрываясь, чтобы превратиться в омерзительную животную морду… Возникавшие из ниоткуда жуткие образины спустя мгновение исчезали, натолкнувшись на непреодолимое пока что препятствие, и оставляли ее во тьме кромешного одиночества. Но она не чувствовала его… Время потеряло для нее всяческое значение. Духота сжимала ее в своих потных объятьях, но ей было на это наплевать. Точно так же, как было наплевать на устрашающие скрипы, могильный холод и неутомимо прорывавшихся к ней инородных тварей…
