Оскар провел легонько по волосам и так и застыл с рукой на шее. Как он ни сдерживался, у него невольно вырвалось это дурацкое мамино словечко:
– Но у тебя же... нет письки!
Эли наклонила голову и посмотрела себе между ног, будто для нее это было открытием. Началась новая песня, и Оскар не расслышал, что́ она ответила. Он нажал рычажок проигрывателя, и игла плавно поднялась над пластинкой.
– Что ты сказала?
– Я сказала, что раньше была.
– И что же случилось?
Эли засмеялась. Оскар понял, как глупо прозвучал его вопрос, и залился краской. Эли всплеснула руками и прикусила нижнюю губу.
– Забыла в метро.
– Тьфу ты дурочка.
Не глядя на Эли, Оскар прошел в ванную, чтобы убедиться, что там не осталась следов крови.
Горячий пар висел в воздухе, зеркало запотело. Ванна была такой же белой, как и раньше, только по краям виднелась чуть заметная желтая полоска застарелой несмываемой грязи. В раковине тоже было чисто.
Ничего этого не было.
Эли просто зашла в ванную для вида, для поддержания иллюзии. Но нет: мыло. Оскар взял его в руки. Мыло было розоватым, а под ним, в лужице воды в мыльнице, плавало нечто вроде головастика – да, что-то живое! – и он вздрогнул, когда оно вдруг –
поплыло:
«зашевелилось и, виляя хвостом, скользнуло в раковину и застыло на краю сливного отверстия. Но больше оно не двигалось – нет, все-таки не живое. Оскар пустил воду из крана и смыл эту дрянь, сполоснул мыло и вытер раковину с мыльницей. Потом снял с крючка свой халат, вернулся в гостиную и протянул его Эли, все еще стоявшей нагишом, оглядываясь по сторонам.
– Спасибо. Когда придет твоя мама?
– Через пару часов. – Оскар поднял пакет с ее одеждой. – Я выбрасываю?
Эли натянула на себя халат, завязала пояс.
– Нет. Я потом заберу. – Она дотронулась до его плеча. – Оскар? Ты понимаешь, что я не девочка, что я?..
Оскар сделал шаг в сторону.
– Блин, вот заладила! Да знаю я! Ты же говорила!
– Я ничего не говорила.
– Нет, говорила.
– Когда?
Оскар подумал.
– Не помню. Но я в любом случае знал. И давно.
– Ты очень расстроен?
– Чего это я должен расстраиваться?
– Ну не знаю. Может, тебе это неприятно. Друзья там...
– Прекрати! Вот дура. Прекрати!
– Ладно.
Эли повертела в руках пояс халата, потом подошла к проигрывателю и уставилась на крутящуюся пластинку. Обернулась, оглядела комнату.
– Знаешь, я так давно не была просто так у кого-то в гостях. Я уже забыла, как это... Что мне делать?
– Нашла кого спросить.
Эли опустила плечи, сунула руки в карманы халата и снова, как загипнотизированная, уставилась на черную дыру пластинки. Открыла рот, собираясь что-то сказать, закрыла. Вытащила правую руку из кармана, протянула к пластинке и прижала ее пальцем, так что та остановилась.
– Осторожно, сломаешь.
– Извини.
Эли быстро отдернула палец, и пластинка опять завертелась. Оскар заметил влажный отпечаток пальца, проплывавший мимо каждый раз, когда пластинка оказывалась в свете лампы. Эли снова засунула руку в карман, она продолжала смотреть на пластинку, будто пытаясь услышать музыку, и разглядывала дорожки.
– Это, наверное, глупо, но... – Уголки ее рта дрогнули. – У меня уже двести лет не было ни одного нормального друга.
Она взглянула на Оскара с виноватой улыбкой, словно оправдываясь: прости что я говорю всякие глупости.
Глаза Оскара округлились:
– Ты что, ты такая старая?!
– Да. Нет. Родилась я примерно двести двадцать лет назад, но половину этого времени я спала.
– Но я-то тоже сплю. Ну, по крайней мере по восемь часов – это сколько получается? Треть всего времени.
– Да, только когда я «сплю», я по нескольку месяцев не встаю вообще. А потом несколько месяцев живу. По ночам. А днем отдыхаю.
– Так положено?
– Не знаю. У меня – так. А потом, когда просыпаюсь, я опять маленькая. И слабая. И мне нужна помощь. Может, поэтому я и выжила. Потому что я такая маленькая. И люди готовы мне помогать. По разным причинам.
По ее щеке пробежала тень, она стиснула зубы, глубже засунула руки в карманы халата, что-то нащупала и вытащила какой-то предмет. Тонкая глянцевая полоска бумаги, видимо забытая мамой, – та иногда надевала его халат. Эли осторожно положила бумажку обратно в карман, будто какую-то ценность.
– И что, ты спишь в гробу?
Эли засмеялась и покачала головой:
– Да нет, я...
Оскар больше не мог сдерживаться. Его слова невольно прозвучали как обвинение:
– Но ты же убиваешь людей!
Эли посмотрела ему в глаза с легким удивлением, будто Оскар указал ей на то, что у нее пять пальцев на каждой руке или что-либо не менее очевидное.
– Да. Я убиваю людей. Мне очень жаль.
– Тогда почему ты это делаешь?
Вспышка раздражения в глазах Эли.
– Если у тебя есть идея получше, можешь ею поделиться.
– Но... ведь кровь, наверное, можно... как-нибудь...
– Нельзя.
– Почему?
Эли фыркнула, прищурив глаза:
– Потому что мы с тобой похожи.
– Чем это мы похожи? Я...
Эли рассекла рукой воздух, как если бы в ней был нож, и произнесла:
– Чего уставился, козел? Сдохнуть хочешь? – Она снова взмахнула невидимым ножом. – Вот тебе! Чтоб не пялился!
Оскар сжал губы, облизал их.
– Что ты такое говоришь?
– Это не я говорю. Это ты сказал. Первое, что я от тебя услышала. Там, на площадке.
Оскар вспомнил. Дерево. Нож. Как он наклонил лезвие и впервые увидел Эли.
Почему же тебя видно в зеркалах? Ведь я-то тебя тогда увидел в отражении.
– Я... никого не убиваю.
– Нет. Но хотел бы. Если бы мог. И уж точно убил бы, если б приперло.
– Но я же их ненавижу. А это большая...
– Разница? Ты так считаешь?
– Ну... разве нет?
– Если бы ты знал, что тебе это сойдет с рук. Если бы это произошло само собой. Если бы тебе стоило лишь пожелать, чтобы они умерли. Ты бы это сделал?
– ...Да.
– Ну вот. И это ради забавы. Из мести. А я это делаю из необходимости. У меня нет другого выбора.
– Но ведь это только потому, что они... они меня бьют, они надо мной издеваются, потому что я...
– Потому что ты хочешь жить. Так же как и я.
Эли протянула руки, взяла лицо Оскара в свои ладони.
– Побудь немного мной...
И поцеловала его.
*
Пальцы господина сжимаются на игральных костях, его ногти покрыты черным лаком.
Тишина висит в зале душным туманом. Тонкая рука наклоняется... медленно, медленно... и из нее на стол выпадают кости... тук-тут-тук. Они ударяются друг о друга, вращаются, замирают.
