Лоис кинула напряженный и молящий взгляд на Ральфа. Он снова сжал ее ладонь. Она улыбнулась и сделала глубокий вдох:
— Мне очень трудно.
— Если ты не хочешь говорить…
— Нет, я хочу закончить… только после определенно момента я все равно никак не могу вспомнить, что случилось. Все это было так ужасно. Понимаешь, Жанет сказала, что знает, где я держу их, но только их там нет. Мое обручальное кольцо на месте, и камея тоже, но рождественских сережек там нет. Я пошла проверять сама, и оказалось, она права. Мы перевернули все вверх дном, искали везде, но так и не нашли их. Они исчезли. Теперь Лоис держала Ральфа за руки уже обеими руками и, казалось, говорила, обращаясь исключительно к «молнии» его куртки. — Мы вытащили все белье из бюро… Гарольд отодвинул бюро от стены и заглянул за него… потом под кровать и подушки дивана… И казалось, каждый раз, когда я смотрела на Жанет, она отвечала мне своим сладеньким взглядом, со своим сладким, как тающее масло, выражением лица — разве что кроме глаз, — и ей не нужно было прямо высказывать то, что она думала, потому что я и без того знала. «Ты видишь? Видишь, как прав был доктор Литчфилд, когда позвонил нам, и как правы были мы, когда назначили эту встречу? И насколько ты тупоголова? Потому что тебе нужно пребывать в месте вроде Ривервью-Эстейтс, и вот лучшее тому доказательство. Ты потеряла эти чудесные сережки, которые мы подарили тебе на Рождество, у тебя серьезное ухудшение познавательной способности, и эта потеря лишний раз это подтверждает. Не пройдет много времени, и ты забудешь завернуть краны у газовой плиты… или выключить нагреватель в ванной». Она снова начала плакать, и от этих слез у Ральфа заныло сердце — это был горький, очищающий плач человека, устыдившегося до глубины души. Лоис спрятала лицо в его куртке. Он обнял ее крепче. «Лоис, — подумал он. — Наша Лоис». Но нет; ему больше не нравилось то, как это звучало, если вообще нравилось хоть когда-нибудь. «Моя Лоис», — подумал он, и в то же мгновение, словно некая высшая сила подтвердила это, день снова начал наполняться светом. Звуки приобрели новый резонанс. Он глянул вниз, на свои руки и на ладони Лоис, сложенные на коленях, и увидел вокруг них чудесные нимбы цвета сигаретного дыма. Ауры возвратились.
3
— Ты должна была выгнать их в ту же минуту, как только поняла, что сережки пропали, — услышал он свой голос, и каждое слово прозвучало отдельным и потрясающе уникальным, как хрустальный раскат грома. — В ту же секунду.
— О, теперь я это понимаю, — сказала Лоис. — Она просто ждала, что я засуну свою ножку себе в рот, и, конечно же, я оказала ей эту услугу. Но я так расстроилась — сначала спор о том, поеду или не поеду я с ними в Бангор посмотреть этот Ривервью-Эстейтс, потом я выслушала что мой врач рассказал им о вещах, о которых не имел права рассказывать, а в довершение ко всему — выяснила, что потеряла одно из самых дорогих мне украшений. И знаешь, какая вишенка была на самой макушке? То, что это именно она обнаружила пропажу сережек! Ты винишь меня за то, что я не знала, что мне делать?
— Нет, — сказал он и поднес ее руки в перчатках к своим губам. Звук, с которым они разрезали воздух, был похож на хриплый шепот ладони, скользящей по шерстяному одеялу, и на мгновение он увидел очертание своих губ на тыльной стороне ее перчатки, отпечатавшихся там голубым поцелуем.
Лоис улыбнулась:
— Спасибо, Ральф.
— На здоровье.
— Думаю, ты довольно хорошо представляешь себе, как все обернулось, правда? Жан сказала: «Вы действительно должны быть повнимательнее, мама Лоис, только доктор Литчфилд говорит, что вы подошли к такому рубежу вашей жизни, когда вы уже не в состоянии быть внимательной, вот почему мы подумали о Ривервью-Эстейтс. Мне жаль, что пришлось пощекотать вам перышки, но, похоже, сейчас очень важно действовать быстро. Теперь вы понимаете почему».
Ральф посмотрел вверх. Небо над головой было водопадом зелено-голубого огня, полным облаков, похожих на сверкающие хромом воздушные лодки. Он взглянул на подножие холма и увидел Розали, все еще лежащую между дверями в туалеты. Темно-серый «воздушный шарик» поднимался от ее пасти, покачиваясь на прохладном октябрьском ветерке.
— Тогда я по-настоящему взбесилась… — Она осеклась и улыбнулась. Ральф подумал, что это была первая улыбка, которую он видел у нее сегодня, выражавшая подлинное веселье, а не какое-то куда менее приятное и более сложное чувство. — Нет, это неверно сказано. Я не просто взбесилась. Будь там мой внучатый племянник, он бы сказал: «У Наны ядерный взрыв».
Ральф рассмеялся, и Лоис засмеялась вместе с ним, но ее смех звучал чуточку принужденно.
— Больше всего меня злит, что Жанет знала, как будет, — сказала она. — Думаю, она хотела, чтобы у меня приключился ядерный взрыв, потому что знала, какой виноватой я буду чувствовать себя после. И Бог свидетель — так оно и есть. Я орала, чтобы они убирались вон. Гарольд выглядел так, словно хотел провалиться сквозь половицы — его всегда так смущал крик, — но Жан просто сидела, сложа ручки на коленях, улыбалась и в самом деле кивала головкой, словно говоря: «Правильно, мама Лоис, давай-давай, выбрось всю эту старческую отраву из своего организма, а когда все пройдет, может быть, ты будешь готова внять здравому смыслу».
Лоис глубоко вздохнула.
— Потом что-то случилось. Не знаю точно, что именно. Правда, это было не в первый раз, но этот был самый худший. Я боюсь, это было что-то… ну… что-то вроде приступа. Словом, я начала видеть Жанет каким-то забавным образом… если честно, страшным образом. И я сказала что-то такое, что в конце концов дошло до нее. Не могу вспомнить, что это было, и не уверена, что хочу знать, но уж точно я стерла эту сладенькую-сладенькую-сладенькую улыбочку, которую так ненавижу, с ее личика. Собственно говоря, она чуть не выволокла Гарольда вон. Последнее, что я помню, это как она говорила, что кто-нибудь из них позвонит мне, когда у меня не будет истерики и я сумею воздержаться от гадких обвинений в адрес людей, которые любят меня… После их ухода я еще немного посидела дома, а потом пошла пройтись в парк. Порой от того, что просто посидишь на солнышке, становится как-то легче. Я зашла перекусить в «Красное яблоко» и услышала там про вашу свару с Биллом. Как ты думаешь, вы с ним всерьез разругались?
Ральф покачал головой:
— Не-а… мы помиримся. Я вообще-то люблю Билла, но… — Но тебе надо всегда четко представлять, что ему можно говорить, а что — нет, — закончила за него Лоис. — И еще, Ральф, позволь мне заметить, что ты не должен принимать настолько всерьез все то, что он говорит тебе.
